Миротворец
Шрифт:
Мужчина проводит рукой по лицу, стирая дождевые капли.
— А монстры… — голос становится глубже, в нём мелькают нотки отвращения. — Сопряжение создало их как забаву для зрителей-ублюдков, — горько усмехается он. — Твари, живущие только на аркане, чудовища без разума и цели, кроме убийства. Я стёр их всех, Нако. Когда аркана исчезла, они просто… рассыпались. Как песочные замки во время прилива. И теперь дети на краю пустыни Мор-Хаши, в горах Увриксиара, в лесах Земли… они больше не просыпаются от кошмаров. Не боятся темноты. Миры очистились, и впервые за долгое
Ветер шелестит в листве молодых деревьев, посаженных после восстановления Фритауна. Он ненадолго замолкает, собираясь с мыслями.
— Я создал Совет Равновесия, — его губы изгибаются в лёгкой усмешке. — Звучит пафосно, да? Но суть простая — представители всех разумных рас вместе решают, как использовать Сердце. Даже кселари там есть. Ты бы видела их художников… оказывается, Эриндор не врал.
Рассказик проводит ладонью по шероховатой поверхности надгробия, стряхивая несколько опавших листьев.
— Совет может только одно — делать безжизненные планеты пригодными для обитания. Никакого оружия, никаких генетических экспериментов над разумными существами, — он сжимает губы в тонкую линию. — Я перенастроил защиту Сердца. Теперь оно блокирует любые попытки вмешательства в обитаемые миры. А душа Предтечи, которая всё это время была заперта внутри просчитывает последствия любых изменений. Если что-то пойдёт не так — система блокируется автоматически.
На небе загораются первые звёзды. Он поднимает взгляд, рассматривая их несколько мгновений.
— Чтобы никто не повторил путь Кар’Танара, председательство в Совете постоянно переходит от одной расы к другой. А ещё я создал группу Нуллификаторов — людей, дроккальфаров, даже пара кселари есть. Лёшка возглавил их подготовку, — его лицо на мгновение теплеет. — Если кто-то всё же обретёт доступ к аркане и попытается использовать во вред Сердце, его сила будет мгновенно нейтрализована.
Он неспешно закуривает и смотрит на далёкие созвездия.
— Все изменения проводятся постепенно, шаг за шагом. Каждый этап можно отменить, если что-то пойдёт не так. И любое существо в галактике может увидеть, что происходит — все проекты открыты в общей информационной сети.
Его голос становится тише, в нём проскальзывают нотки грусти и теплоты одновременно.
— А знаешь, что самое удивительное? Мы установили космические заповедники — места, где никто не терраформирует планеты. Там природа развивается самостоятельно. Может, когда-нибудь там возникнет новая разумная жизнь, — он мягко улыбается. — Один из таких заповедников я назвал твоим именем. «Область Накомис» — скопление из восьми тысяч звёзд и планет, куда никогда не ступит нога разумного существа.
Молодой человек крепко стискивает пальцы в кулак, затем медленно разжимает их, словно отпуская что-то.
— Мне кажется, ты бы одобрила, — тихо произносит он, глядя на звёздное небо. — По крайней мере, я на это надеюсь.
Солнце окончательно садится за горизонт, оставляя кладбище в сумерках. Тишина висит над покрытыми травой ровными дорожками.
—
Рассказчик запрокидывает голову к небесам. Вода стекает по его лицу, смешиваясь с чем-то, что слишком похоже на слезы. Сигарета тухнет. Его плечи вздрагивают, голос срывается, становясь почти неузнаваемым.
Мужчина достаёт из кармана пару амулетов на цепочке, — вероятно, нечто ценное, судя по тому, как бережно он их держит.
— Мы победили. Миллиарды больше не гибнут на потеху толпе, но почему… почему у победы такой горький вкус? Разве не за это я бился раз за разом? Разве не для этого проливал кровь и умирал?
Шумный вдох разрывает тишину.
— За семь жизней мне пришлось принести множество жертв. Пойти на множество страшных шагов. И всё же… Самая тяжёлая вещь, которую мне нужно теперь сделать, — произносит он наконец, обессиленно опираясь спиной на надгробие, — это принять… принять, что я не смогу спасти тебя.
Бережно он кладёт реликвии у основания памятника, словно возвращая частицу ушедшей за грань.
Дождь стихает так же внезапно, как и начался. В воздухе возникает запах влажной земли и каменных плит.
Мужчина кладёт ладонь на своё плечо так, словно прижимает к нему чью-то руку. Горечь и печаль постепенно уходят с его лица, сменяясь выражением покоя — не безмятежного счастья, но спокойного принятия.
В наступающей темноте его фигура кажется частью памятника — застывшей, каменной, несломленной, несмотря на всю тяжесть мира, которую он несёт на своих плечах.
— Прощай, Покахонтас. Однажды снова увидимся.
Позади пара амулетов слабо поблёскивает в лунном свете, как последний дар тому, что навсегда осталось в прошлом.
Как обещание, наконец исполненное.
Эпилог 2
Пустынно-степная местность обманчиво безжизненна. Ветер гоняет пыль по потрескавшейся земле, изредка шевеля редкие пучки жёсткой травы. Небо — цвета выцветшей джинсы, с едва заметными клочками облаков. Но всё же это — её дом.
Гилеад — загадочная планета контрастов. На горизонте высятся причудливые скальные формации — массивные колонны и арки, созданные миллионами лет эрозии. Они напоминают руины древнего храма, где неведомые боги когда-то вершили свой суд. Воздух здесь сухой и теплый, с лёгким привкусом металла и озона, словно после далёкой грозы. Сквозь истончённую атмосферу даже днём видны две луны — бледные призрачные диски, зависшие в небе как неусыпные стражи.