Мировой Ворон

Смит Э. Дж.

— Простите, милорд, но герцог должен одобрить каждого посетителя темницы.

— Герцогиня, — поправил его Фэллон. — Я понимаю. Я бы просто очень хотел, чтобы она поторопилась.

— У нее очень много забот, — ответил тюремщик. — И выдать тебе разрешение на посещение старого калеки–рыцаря — явно не самая важная из них.

— Калеки? Ему же пальцы отрубило. Не ноги.

Тюремщик пожал плечами.

— Я знаю нескольких игривых девчонок, которые бы с тобой не согласились — если ты понимаешь, что я имею в виду. — Он ухмыльнулся, из–за чего складки у него на подбородке стали еще заметнее.

—

Я до недавнего времени был рыцарем Красного ордена, — ответил Фэллон. — Мой опыт с «игривыми девчонками» довольно скудный.

— Что, правда? У такого молодого, здорового мужика? — Тюремщик, все так же ухмыляясь, окинул его взглядом. Фэллон нахмурился, неожиданно вспомнив про мятые доспехи и застарелую щетину. — Ну, может, и нет, — сдал назад тюремщик. — Девчонки любят парней с чувством юмора. А ты — просто мрачная груда мышц.

Фэллон расхохотался. Все верно. Мрачная груда мышц.

На покрытых мхом ступеньках, ведущих из темницы, показался Аукер. Угрюмый гвардеец шел один и шумно жевал виноград.

— Добрый вечер, — пробурчал он, выплевывая косточку. — У леди Бронвин нет времени думать об Уильяме из Вереллиана: хотите поплакаться друг другу о своих несчастьях — пожалуйста. У нее есть дела поважнее — она отправляет рыцарской армии припасы и корабли: все, что сумеет выпросить, одолжить или украсть.

Темница в Канарне соответствовала уровню преступности — такая же маленькая и скромная. У небольшого прибрежного городка хватало и еды, и места для всех. Красть не имело ни малейшего смысла. Фэллон справедливо подумал, что темница наверняка почти всегда пустовала. Не считая случайно попавших сюда раненских жрецов. Или беглого Красного рыцаря, искавшего убежище. И в результате тут не было ни тепла, ни уюта.

— Знаешь, что я уже полчаса вынужден слушать, как ты жалуешься на жизнь тюремщику? — произнес низкий, хриплый голос. — У меня уже уши вянут.

— Ну так сказал бы тоже что–нибудь, — ответил Фэллон, остановившись перед решеткой, за которой ему улыбалась неопрятная грязная куча в потрепанном красном плаще.

— Хоть еды мог бы принести, паршивец, — произнес Уильям из Вереллиана, садясь на пол камеры.

Он ничуть не изменился. Грязный, похудевший, но все с тем же хищным лицом. Похожий на ястреба, пусть и несколько обросшего — похоже, волосы и бороду он не стриг уже несколько месяцев.

— Никогда не видел у тебя столько волос, — произнес Фэллон.

— Знаешь, добрые жители Канарна не слишком–то заботились о моей внешности.

Они рассмеялись, и Вереллиан поднялся и протянул Фэллону через решетку правую руку с обрубками пальцев. Фэллон с удовольствием пожал ее, и старые друзья снова радостно засмеялись. Они не виделись очень давно, и с тех пор многое изменилось, но братьями они будут всегда.

— Все еще жив! — сказали они хором. Всего три слова — но они сотню раз говорили их друг другу с тех пор, как приторочили к седлу походные мешки и покинули казармы Ро Арнона. На что мог надеяться Красный рыцарь? Только на то, чтобы остаться в живых.

— Мне так много нужно рассказать, — произнес Фэллон. — Нам бы не помешала бутылка вина.

Старый капитан поднял брови.

— Когда мы виделись в прошлый раз, ты еще носил красное.

Тогда ты еще не пил вина и не снял свой плащ.

— А слухи еще не дошли до темницы? — спросил Фэллон.

— Я слышал сплетни… о Южном Страже, но ничего определенного. Фэллон из Лейта предал рыцарей… да мои глаза раньше узрят чертоги за пределами мира, чем я увижу что–то подобное. — Уильям внимательно осмотрел бывшего лейтенанта. — Легкие доспехи, и ты без шлема… а где твой старый меч? Железяка у тебя на поясе — просто дерьмо, солдат.

— Полагаю, меч у кого–то из рыцарей, — ответил Фэллон. — Джакан — помнишь такого ублюдка? — забрал его у меня. Кстати, он уже мертв.

— Твоя работа? — ухмыльнулся Вереллиан.

Фэллон кивнул.

— А бился он лихо… но был слишком заносчив.

Вереллиан глубоко вздохнул, и на его хищном лице появилось удовлетворенное выражение.

— Как же хорошо снова тебя увидеть, Фэллон.

Рассказ о произошедшем занял немало времени. Тюремщик не открыл камеру, но хотя бы принес для Фэллона стул, а бутылка дешевого красного вина вполне скрасила собеседникам время, и час пролетел незаметно в веселой и непринужденной беседе. Ну то есть она была веселой и непринужденной до той минуты, пока Фэллон не сказал, что он — божий избранник и намерен ехать на юг. Даже Вереллиан, старый друг, счел его сумасшедшим.

— Ты рехнулся, — так и заявил старый рыцарь.

— Я так не думаю, — спокойно ответил Фэллон. — Я считаю, что могу повлиять на ситуацию. Мне никогда не хотелось стать важной персоной, но кто–то в чертогах за пределами мира решил иначе.

— Хочешь, я поеду с тобой? — спросил Вереллиан. — Даже с тремя пальцами в бою от меня будет толк.

— Так я же рехнулся.

Уильям ухмыльнулся и на мгновение будто сбросил пару десятков лет.

— Ты мой друг. Даже безумцам нужны друзья. Я никогда не был так же хорош, как ты, — сказал он, помахав искалеченной рукой. — А сейчас я хуже самого обычного рыцаря. Но я все же лучше любого гребаного Пса.

— Есть еще один нюанс, — заметил Фэллон. — Я собираюсь основать новый орден Одного Бога — орден Серых рыцарей. И предлагаю тебе присоединиться. Мы будем биться за честь и достоинство. А ты — самый достойный человек из всех, кого я знаю.

— Из твоих уст это наивысшая похвала, — ответил Уильям. — А Серым рыцарям можно пить вино? Или мы будем такими же мрачными ублюдками, как Пурпурные?

Фэллон хотел сострить что–нибудь в ответ, но он чувствовал ответственность за свой юный орден, и ему не хотелось его высмеивать.

— Я скоро узнаю об этом, — ответил Фэллон, не желая сейчас рассказывать о тени Ториана. — Но нам придется меняться. Один Бог верит в нас. Мне кажется, сейчас его больше не интересуют аспекты знатности, войны, нестяжательства или смерти. Сейчас он выбрал своим главным, наивысшим аспектом честь и назначил меня своим представителем. А мне… знаешь, мне все равно, пьешь ты вино или нет.

— Да ну тебя на хрен, Фэллон, — не выдержал Вереллиан. — Что вообще происходит? Почему именно сейчас? Почему не через двадцать лет, когда я, толстый и довольный, буду мирно сидеть в собственном замке? Пусть тогда и случается конец света, а я подниму бокал в его честь.