Мистификация дю грабли
Шрифт:
На бескрайней, шумной, бестолковой базарной площади предградья в очередной раз собрались горожане и гости с товаром. Но до предградья ещё нужно было миновать широкое поле с запутанными тропинками и дорогами.
– Успеваем, – с удовлетворением хмыкнул Саврас и стеганул хворостиной пристяжную, равнодушную ко всему лошадку.
Обоз неторопливо дополз до перекрестка, перед которым со всех сторон столпились обозы других племен, и занял место в этой очереди. Обозники – люди душевные, общительные – без этого в их ремесле и образе жизни никак. Развлечений было мало в те времена
Князь, уставший от неприхотливости своих желаний, искоса поглядывал на собранных тиунов, которые так и норовили выслужиться, но не знали, как именно. Их, мелких пакостников с аппетитами заморенных волков, норовили в своих славословиях в адрес Владимира обойти бояре. Князь их остерегался, памятуя, как этот же сброд в своих соболиных шубах, бобровых шапках и в беличьих штанах в августовскую жару точно так же предал его отца – князя Святослава – в руки печенегам. Они разместились по лавкам по обе стороны возвышения. Но это было не просто возвышение, а помост, застланный домоткаными коврами, на котором на особой лавке восседал Владимир. Он уже позевывал, когда после бесчисленных процессий появилась очередная волокуша с истуканом. Прысканье и еле сдерживаемый смех свиты заставил его пристально вглядеться в идола.
– Срамота… – огорчился Владимир. – Куда свет белый катится? А ихде заветы предков?
– Срамота, князюшка, а может, бунт какой? – засуетился перед его задумчивым взором боярин Кошка (будущий родоначальник династии Романовых, между прочим, а не хи-хи; и род Романовых прозвался с этого подарка от Мурки). И незаметно подтолкнул локтем дремавшего рядом с ним на лавке воеводу Путяту.
– Эй, громадяни, а ну ширинку – долой! – обратился к процессии Путята и, сладко зевнув, уставился на истукана.
– Бунт? К радости баб и девок? Ты только глянь, какой… – тут князь в задумчивости, пощупав свою промежность, засунул руку в прореху и, что-то там отыскав, пригорюнился: – Не-е… у него больше.
(Предки всегда умиляют потомков простотой и мудростью своих нравов).
– Так. Усы ему посеребрить, а вот это… обрубить вполовину и позолотить… – сделал свой выбор Владимир. – Будет главным истуканом!
Бояре наперегонки с тиунами и с дружинниками бросились выполнять повеление государственного (читай – бюджетного) кормильца. Мастеров ещё пришлось поискать – недостаток в них был всегда, а вот исполнителей княжеской воли во все времена было немерено. Владимир опустился было на подушки, но вовремя спохватился:
– Так, с серебром с тем, шо подешевше… моим, а золотом – за киевский счёт!
Исполнители – бояре и дружинники с тиунами и волхвами, услышав такую разумную речь, вздохнули хором от облегчения: свой князь, князь-надежа, свой!
Времени прошло числом немногим по дням, и на одном из холмов по задумке Владимира, уже обнесенным общей городской стеной, появилось капище. Оно было необычным: под большим деревянным шатром стоял истукан Перуна, самый грозный, великий ростом, с серебряными усами и позолоченный от головы до пят. А вкруг, уже под открытым
…Однажды князь огорошенно вздохнул и подозвал к себе Добрыню. Весь вид говорил о том, что предутренние посиделки с домовыми во главе с Игилом даром не прошли – государство катилось в пропасть, а князь только-только об этом узнал:
– Шо за слухи вокруг, а? Я тебя спрашиваю, Добрыня, – насупившись, вопросил князь воеводу.
– Дык, как ето? А каки-таки слухи? – почесался Добрыня и огляделся по сторонам.
– Про капище Перуна в городе, хы? – сердито поглядывая на воеводу, уточнил Владимир и оперся руками о колени.
– Да людишки недовольны, шо ты их вокруг него поселяешь… Рядом с капищем, – гулко вздохнул Добрыня, почесывая через ворот рубахи свою грудь с седыми волосами.
– Да не об этом я, хотя все холмы в округе надо заселить и стенами огородить, – подняв палец вверх, с умным видом провозгласил Владимир и добавил: – А потом всё это воедино собрать одной стеной.
– Да где ж столько людишек найдём? – оторопел Добрыня, перестав чесаться.
– Сами придут… Сделаем Киев самым большим городом на свете… – мечтательно улыбаясь, сказал князь.
– Мудрено как-то… – закручинился Добрыня. – Можа не надо? Можа потише обойдёмся? Стоко народу в одном месте не перепороть.
– Ну, ты мне зубы не заговаривай – они у меня не болят. О самом капище што болтают? – встряхнул воеводу за шиворот Владимир.
– Да околесицу всякую несут… – осторожно освобождаясь от руки Владимира, пробормотал Добрыня.
– Излагай… – недовольно покачал головой Владимир. – Излагай, излагай!
– Говорят, што молодежь верит, што если там непотребством заняться, ну, там, посношаться, то дитя не будет. Занимайся этим, как хошь, в свое удовольствие, што девки, што парни – скоко хошь и как хошь! – от непонятного волнения вспомнив вроде забытое давно свое свейское произношение, ответил воевода.
– Эт че, противозачатошное капище мы им соорудили? – вздрогнул от свершившейся несправедливости Владимир. – И бесплатно?!
– Вовка, да если б токо девки с парнями… Так воры шо удумали, шо за кражу им ниче не будет, ежели голую задницу на капище Перуну показать…
– Ты че мелешь? – Владимир аж привстал от такой новости.
– Да, Володь, мол, пожалеет Перун твою голую нищету и закроет своей задницей твой проступок перед людишками.
– Так… Вот же хитрожопые… – удивленно снова покачал головой Владимир.
– Володь, а про душегубов и вовсе молчу… – пожал плечами Добрыня и отвел глаза в сторону.
– Шо такое?
– Так убивцы тащат убиенного на капище, бросают и всё, – развел руками Добрыня.
– Как всё? – уставился на воеводу Владимир. – И боги молчат?
– Так… Мол, убиенный в жертву себя принес богам. А пока разберёмся, какому богу покойник принадлежит, – душегубов и след простыл, да и наказать нельзя за жертву богам!
– Да-а… – озадаченно открыл рот Владимир.
– А с иноземцами как? – с удрученным видом пробормотал Добрыня, понимая, что окончательно рушит доброе мнение князя не только о своём народе.