Мистификация дю грабли
Шрифт:
– Много их у тебя? – вздохнула «княгиня». Она сложила свои узловатые руки на колени и Владимиру, глядя на них, стало нестерпимо жаль и себя, и её.
– Так домина разрастался – он один не справлялся, вот и наплодилось домовят немерено. А по городам да весям их скоко… Шумные больно, – нахмурился Владимир. – В дела людские лезут, подворовывают. Но свои ведь, жалко. Привыкли мы к ним. А твоя вера их не жалует…
– Да пусть себе озорничают… – оправив подол, улыбнулась «бабушка» Владимиру.
– Ну, тогдась, дождусь этих… ну, как их?.. – Владимир, пытаясь что-то вспомнить,
– Посланцев? – подсказала «бабушка» тихим голосом.
– Вот-вот, и… решим! – твёрдо закончил Владимир, крепко сжимая кулаки.
– Ну, я пошла, Володя, не подглядывай. Проклят будешь… – с этими словами «княгиня Ольга» подошла к выходу, протянула руку, погладила его по голове и исчезла в тёмном проеме двери. Владимир сам не понял, сколько он простоял, как заворожённый, пока не вернулась Амалия. Она удивилась, провела несколько раз рукой перед лицом князя и прошептала ему непонятные слова. И только тогда князь очнулся и, ничего не спрашивая и не объясняя, потянул её в постель.
Вскоре перед детинцем с требованием открыть ворота остановился всадник. Ворота открыли и впустили его во двор. Ещё немного погодя, навстречу гонцу вышел князь и кивнул ему. Гонец лихо спешился и передал ему котомку, из которой князь достал дощечки с замысловатыми зарубками, перечитал их и знаком отпустил гонца. К князю уже подходили воеводы и бояре:
– Ну-ка, где этот Вольга запропастился? – спросил Владимир Игошу.
– Да в баньке после дороги долгой отмывается… – ответил казначей.
– Хорошо, как отмоется – сразу ко мне! – согласился князь и, обеспокоенно посмотрев по сторонам, спросил: – А толмачей хватит?
– А зачем они? – удивился Игоша. – Вольга мне сказывал, шо они во время пути усердно, ай как усердно, нашу речь учили. Сказывает, шо говорят теперь не хуже нашего.
– Ну и ладно… – склонил в раздумьях голову Владимир.
Веру решали менять без суеты: перестраивались хоромы княжеские, строились стены каменные, мостились улицы досками, дел всяких было невпроворот. Потому ранним утром, несмотря на порывы ветра, предвестника осени начальной, поставили шатёр у речки недалеко от общей бани и позвали на смотрины вестников разных богов. Князь с Амалией, разодетые в шубах, сели на помосте на лавки, покрытые овчиной, и ноги им челядь укутала в мешки из медвежьих шкур. Дружина сугревалась казенным хлебным вином, но в меру – зашатался воин от лютого, пронизывающего все кости озноба, сразу же ему черпак с хлебным вином. И стоит потом богатырь с выпученными глазами, держась одной рукой за щит, а другой за непотребное место, пока виночерпий не пронесёт мимо его рта следующую обещанную порцию. Мужество и стойкость временно восстанавливалось.
Перед княжеским взором предстали четыре посланца: от иудеев, ислама, католиков и на носилках меховых, в ризах парчовых, подбитых и отороченных лисьим мехом, православный пастырь. Носилки несли отроки в овчинных тулупах, обутые в меховые сапоги. Квартет вестников разных вер, слегка посиневший, с замёрзшими носами, замер перед искушением потусторонних сил. Затянувшееся молчание прервал слегка задумавшийся Владимир:
–
– С чьевье ты фсьяль? – поправляя упругую грудь под горностаевой накидкой, удивилась Амалия.
– Да они вон как счас мерзнут – осень только-только намечается, а што зимой делать будут? – недовольно покачал головой князь и натужно высморкался, проклиная про себя туманную сырость со стороны Днепра.
– Спрьяшивай… – меланхолично посоветовала Амалия.
– Ты… – указал пальцем Владимир на мусульманина. – Чем твой бог хорош?
– Один Аллах и пророк его Мухаммад! – затоптался на месте непривычный к утреннему холоду славянского ещё пока лета мусульманин.
– Че, других богов накладно иметь? – удивление князя вызвало слегка заметную настороженность у Амалии.
– А зачем они нужны? Хочешь ли ты, князь, сидеть один, как сидишь, или сядешь, а рядом будут орать и тебя перебивать другие – равные тебе князья? – развел руками мусульманин.
– Да я их удавлю… А с девками у вас как? – пригнувшись, чтобы взглянуть поближе в глаза посланника своей веры, спросил Владимир.
– Аллах не против, если у тебя будет четыре жены… – показал на пальцах имам.
– Погоди, всего… всего четыре девки? – вытащив руку из-под шубы и загнув большой палец, с недоумением посмотрел на посланца Аллаха Владимир и явным недовольством взглянул на остальные растопыренные пальцы.
– Княже, – дробя от холода звуки зубами, ответил имам, – так если тебе разонравятся эти четыре женщины, – г-г-говоришь и-им трижды «талак, талак, талак» и-и… всё. Т-ты свободен! Б-бери с-себе ещё четыре женщины. И так много, много раз. А ещё ты можешь взять наложниц и временных жён. Ско-о-о-лько хочешь.
– Слушай, Амалия, а мне ислам нравится! – с восторгом на лице хлопнув ладонью по своей коленке, повернулся к женщине Владимир.
– Мы иещьё не слышальи дьругих! – ответила Амалия и, закусив губу, и с лёгкой обидой на лице отвернулась от Владимира.
– Согласен, – подмигнув имаму, прошептал ей на ухо Владимир. – Кто следующий?
– Я, княже, кхы-кхы… – как можно более вкрадчиво отозвался раввин, обладавший невероятным слухом.
– Ну, а у вас как по бабам? – обвалился в его сторону Владимир, поудобней устраиваясь на ворохе меха.
– Не сложно… Было бы желание… – раввин выглядел бодрее имама, а его раскрасневшаяся рожа на таком ветру подсказывает автору, что тут дело не обошлось, без хлебного вина.
– Ты отвечай прямо! – гаркнул Владимир, оглянувшись на непонятно чем обиженную Амалию.
– Княже, мы род ведем по бабам! У нас нет отцовства, а значит, мужик ни за что не отвечает… – с видом заговорщика стал излагать раввин. – Во всём виновата баба и шито-крыто! Пущай попробует шо-нибудь доказать! Вай ме, причём мы тут, мы – мужики? Вообще-то мы мимо проходили, и чьи это дети, и причём тута наше наследство? У женщин власть – они и виноваты…
– Слушай, а у иудеев то ж… Молодца! – призадумавшись вначале, встрепенулся при последних словах раввина Владимир. – Ишь, как разумно для мужиков! А ты чем порадуешь? – ткнул он пальцем в сторону католика.