Мистификация дю грабли
Шрифт:
– О, великий конунг… – с постной рожей сложив руки на груди, обратился к князю католик.
– Кто-кто? – заинтересовался Владимир.
– Ти, кньяжье, – сжала руку Владимира Амалия, – етьо по-ихняму…
– А-а, ну, продолжай… – смилостивился князь.
– Наш бог не такой, как у этих проходимцев… – простер руку в сторону соперников католик. – Наш бог знает, что такое правосудие.
– Чё – чё он знает? – сморщился от удивления Владимир.
– Правьий судь… – подсказала ему Амалия, налегая всем телом на полулежащего
– Ну-ну, продолжай, – нахмурился Владимир, – чё эт я не знаю про правый суд? Продолжай…
– Мы знаем, как отделить грешников от простых людей… – продолжил католик. – Мы берём людей и испытываем их на приверженность к нашей вере…
– Так-так, продолжай, – заинтересовался Владимир.
– Мы берём человека и проводим испытания: жарим его на костре, подвешиваем на дыбе, бьём палками по всем чувствительным местам, поим солёной водой… – как бы дирижируя невидимым оркестром, размахался руками католик, не упуская из виду Владимира.
– Хватит, хватит… – с брезгливым видом отмахнувшись рукой от докладчика, промолвил Владимир. – Нет, этот хмырь меня учить собрался правосудию. Не-е, он свою жизнь в полушку оценил. Меня, меня – князя киевского – он учить будет правосудию. Эй, дружина, пинками его в обратный путь, в страну непуганых калик прохожих отправьте-ка… Всё, Амалька, надоело…
– Подождьи, давьай правьяславного слушат? – полуобняв князя и ища что-то рукой в промежности Владимира, попросила Амалия.
– Да, давай, мне все их боги уже по нраву, кроме этого, жулика из Рима… – согласился с Амалией Владимир. – Слышь, ты! – ткнул он пальцем теперь уже в православного священника. – Чё, чем сторгуешься? Ась?!
– Богу праведному служу. Богу истинному и единственному. Всё остальное от лукавого, от неправедного, от лицемерия вселенского… – смиренно ответил Владимиру священник и знаками попросил носильщиков приподнять его повыше и поднести носилки поближе к Владимиру. Владимир замер, вглядываясь в священника. На груди у него начищенный, отполированный золотой крест с распятой фигуркой человека переливался всеми цветами радуги от вкрапленных в него самоцветов. Князь облизнулся, встал и безо всякого стеснения подойдя к нему, пощупал ризы и крест:
– Золото?
– Ага… – кивнул священник и, подмигнув князю, слез с носилок.
– Богато поживаете… – почесав подбородок, задумался Владимир.
– Вовья, попросьи их всех штанишки опустить… – неожиданно для уровня такого богословского диспута предложила Амалия.
– Зачем? – Владимир с изумлением уставился на любовницу. – Зачем? – повторил он и оглядел священников.
– Попросьи… – томно вздохнув и нарочито отворачиваясь от священников явно мужского пола, предложила Амалия.
– Ну, ты и бесстыжая… Зачем тебе на чужие хозяйства рот разевать? – криво усмехнулся князь, выжидательно посмотрев на Амалию.
– Княжье, дело в верье, – несколько жеманно поправляя свои волосы, ответила
– Ничего я просить не буду, ещё чего… Прикажу! А ну скидывайте портки! Кому сказал?! – грозно, как только мог, приказал Владимир.
Посланники чужих вероисповеданий послушно на виду у всех приспустили штаны, но как-то стыдливо прикрылись руками.
– А ну руки вверх! Ну и чего я там не видел? – обернулся Владимир к Амалии. Священники воздели руки в небеса. С той поры требование «руки вверх!» стало применяться не только как упражнение из утренней гимнастики.
– Смотьри внимательно. А ви все ближье подойдите… Смотьри, княже на их… – чуть было не захохотала Амали, но вовремя сдержавшись, указала рукой на промежности священников.
– Ие-х, кто ж вас так обкромсал? – брезгливо сощурился Владимир, всмотревшись туда, куда указала Амалия.
– Брадобреи, княже, брадобреи… – закивали разом мусульманин и иудей.
– А тебя почему не тронули? – ткнув пальцем в… (как бы это поскромнее объяснить) в сторону промежности посланника православия, озадачился Владимир. Затем, присмотревшись повнимательней к попу, он недоуменно хмыкнул. Поп явно был навеселе или ему так показалось?
– У правильного человека и Бог, верно, тоже правильный! Цело всё у него, – произнёс князь, пристально глядя в осоловелые глаза священника.
– Прав ты, княже, ой как прав! – весело хлопнул в ладоши поп и чуть было не пустился в пляс. Вот зачем, зачем этим-то, чудакам, зачем так мучить свою плоть? – удивился поп… – Нам-то это совсем ни к чему. А их брадобреи… да ещё топорами и ножами кромсают.
– Брадобреи… меня, князя? Да я им сам головы сбрею с плеч… – возмутился Владимир.
– Володья, смотьри голова… жульика Ромы… – тихо прошептала на ухо Владимиру Амалия.
– А ну шапку долой! – приказал Владимир католику. – Это ящо че? – изумился князь, увидев тонзуру на голове католика.
– Спросьи… – нежно улыбнулась князю Амалия.
– Слышь, жулик, че эт у тебя на башке? – Владимир ткнул пальцем в тонзуру на голове католика и по привычке своего озорства метко плюнул в бритый круг на его голове. С той поры тонзура всем славянам чудилась плевательницей. Ни один славянин почему-то не может удержаться от плевка при её виде.
– Целибат, великий конунг… – развел руками католик, не смущаясь манерами князя.
– Че эт такое? – пригнувшись и прищурившись в сторону католика, спросил Владимир. – Объясни попроще.
– Обет целомудрия, – затоптался на месте то ли от холода, то ли от страха католик.
– А че эта? – приподняв со своей груди Амалию и заглянув ей в глаза, спросил Владимир.
– Онь в этьим лучше понимаит… – промурлыкала Амалия, ещё крепче прижимаясь к Владимиру.
– Говори, да только правду, – грозно зыркнул очами на католика Владимир. (Где он этому научился… ну, этой… политике?)