Миткалевая метель
Шрифт:
Все ткачи знали Ивана. Зашевелился народ. Понесли к Ивану полотна наилучшие, что иглой не проколешь, гвоздем не проткнешь. Дают и ни копейки не спрашивают.
Погнал Иван возы к Питеру, да по дороге смекнул и завернул к тому самому купцу, где парусину добротную Фемер сбыл. Строгонько повел себя Иван с этим купцом. Петровым указом припугнул: как ни вертелся купец, а пришлось уступить Ивану и эту парусину. Иван выехал из ворот да кнутом на прощанье купцу погрозил: смотри, мол, шельма, другой раз не попадайся.
Ну и привез добреца обоз неисчислимый. А полотна — лучше не сыщешь. Тысячу человек засадил Петр паруса шить. Сшили — сразу и подняли. Как раз угодили: лед на реке только-только сошел.
Тут
— Ездил ты за полотнами, царю радел, да не в ту сторону глядел. Вот и не нашел то, что нужно. Глянь-ка на эта паруса! Без твоей Силезии обошлись!
А Фемер — свое: царю грамотку сует.
— Это, — говорит, — три отгадки. Пока сидел, все твои загадки разгадал.
Петр прочитал бумажку и обратно немцу отдал:
— Береги, это тебе на память. Хорош ответ, да не тобой придуман.
И никакого снисхожденья не дал Фемеру за эту плутню.
А шведов так тогда наши пуганули с новых-то кораблей, что те еле ноги унесли.
Иван много благодарностей получил за верную службу отечеству. Сказывают, так и оставил его Петр в генералах.
Камчатная скатерть
Глубока-широка Волга-матушка. Стар и славен город Ярославль. Несчетны цветы весной на лугах заволжских. Под стать привольицу-раздольицу вешнему скатерти камчатные 25 ярославские с цветами лазоревыми, с узорами невиданными. Не част-крупен дождик поливал их, не солнце красное согревало, не сыра земля те цветы, узоры раскрасила людям на радость, на любование большим городам по всему белому свету.
25
Камчатные — узорчатые, льняные.
Политы были те цветы лазоревые, узоры хитроумные слезами ткачей-переборщиков. Взрастили-то их, взлелеяли неустанные руки умелые, в мозолях да в трещинах. Отогреты те цветы горячим сердцем, вымерены, выверены точным глазом.
Мастерство-то было хорошо, да жизнь плоха. Накрывали, слышь ты, брат, теми узорчатыми скатертями столы чужие — боярские, дворянские, а то и царские. Пировали пиры званые за теми столами, мед рекой лился, да все мимо нашего рта. Добрым-то словом мастера и помянуть забывали. Им-то что!
Старые люди знавали, ой как солоно было за переборным станом 26 ткачу-переборщику! Камчатное белье ткать тяжелее, чем в гору камни таскать. Скатерть да салфетка любят веселую, с улыбочкой, расцветку. Расцветка-то на ткани не пером, не кистью писалась — все теми же разноцветными нитками выбиралась, ниточка к ниточке, и вдоль, и поперек, и накрест, и в обход. На переборном-то на один волос сфальшивил ткач, дернул не за ту ниточку, вот тебе и дыра на скатерти. В таком разе сызнова зачинай узор.
26
Переборный стан — более сложный вид старинного ткацкого станка. Переборные станы служили для выработки скатертей, салфеток, всевозможного камчатного белья с цветами, гербами, узорами. На таких станках работало одновременно несколько человек, причем один из них был старшим. Труд ткачей-переборщиков был очень тяжел, изнурителен, нередко приводил к слепоте. В наше время эту работу выполняют машины.
А в старину-то как бывало: дыра на тканье — прут на спине или, что еще хуже, — родного края навек лишиться. Не приглянулся мастер хозяину, не угодил
Да, братец мой, хороши, цветисты, были ярославские скатерти, мягко, бело белье камчатное! Сколько милостей нахватал хозяин мануфактуры от царицы Екатерины! Но однажды так угодил ей скатертью, что царица упала в обморок, а все бесценные труды ткачей по прихоти, по злой своей воле прахом пустила, по ветру развеяла.
В ту пору словно ураган по всем селам, городам прошумел. С низовья волжского, с далекого Урала вольный ветер повеял. Народ — кто куда, пошли землю мерить. Беглых объявилось много.
Раз из спального сарая утекли пятеро ткачей Ярославской мануфактуры. Ах ты грех какой! Деньги за всех содержателем плачены! Все пятеро — приписные, к мануфактуре привязаны по гроб.
Содержатель дал весть в сыскное заведенье: мол, нет ли у вас беглых каких?
— Как не быть! Каждый день приводят. Вчера пятерых захватили. В остроге на полу, глянь, — не твои ли?
Пошли в кутузку. Кутузка в подвале каменном. Оконце под самым потолком, как в скворечне, да вдобавок решетчатое, за железом.
А там полеживают на полу пятеро молодцов. Один из них — детинушка-богатырь; по всей стати — атаманом бы ему на стругах плавать. На спине от железных каленых прутьев — синие рубцы, отметка царицына, а за что про что — только самому да его товарищам ведомо. Заводит он с тоски-кручины:
Мы не воры, не разбойнички, Пугачева мы помощнички… Это правда, это правда, Это правдица была.Вошел хозяин с караульным в кутузку:
— Что еще за скоморошки тут?
Запевала сметил, ту же песню повернул на другой лад:
Из-за Волги кума В решете приплыла. Веретенами гребла, Мочкой 27 парусила. Это правда, это правда, Это правдица была.Тоже со сметкой парень — сразу все и свел на пересмешку.
— Не твои? — спрашивает караульный.
— Может, и мои, всех-то разве упомнишь? — ворчит хозяин и попрекает молодцов: — Небылицы плесть горазды! За переборный бы стан вас — послушал бы я, как запоете.
27
Мочка — пучок льна, подготовленный для прядения на гребне.
Тут запевала Балабилка-кудрявый вскочил:
— Сиживали и за переборным и за подножечным 28 . Надо — самому комару камзол парчовый соткем; блохе, императрице кафтанной, скатерть сладим. Песня делу не помеха!
Надоело, наприскучило до смерти парням острожных клопов кормить собой. Руки стосковались по челноку. У рабочего человека от безделья душа вянет, сохнет, как цветок по осени.
Тряхнул хозяин золотым кисетом в сыскной коллегии, ну и все шито-крыто. Чужих людей признал за своих, прибрал к рукам, закабалил на свою мануфактуру. Не ошибся, плут.
28
Подножечный стан — ткацкий станок более упрощенного устройства по сравнению с переборным. На подножечном стане, как правило, работал один ткач.