Миткалевая метель
Шрифт:
И ушел. Тут-то и вспомнил Балабилка о дареном полотенце. Вынул его, повторил наставные слова:
Раскатися, полотно, Встань, высокое окно!Не успел сказать — в стене окно само пробурилось. Выбросил он белый скаток за окно — полотняный мосточек от окна до берега пролег. Полотенце зыблется, колышется, чей-то голос близко слышится.
Идут полотняной дорожкой три девушки, три Волжанкины помощницы, те самые три красавицы, которых ткачи
Балабилка и тут догадался, зовет так:
Полезай, пряха, в окно, Не сорвется полотно!Одна за другой вошли к ним по тому полотенцу все три девушки. Кандалы с ткачей сорвали, из окна в Волгу бросили.
Первая говорит:
— Вот вам челнок-бегунок.
Вторая свой подарок мастерам подает:
— Вот и шелк льняной и цветок лесной!
Третья тоже не бездельница:
— Вот узор-семицвет. От Волжанки привет!
Возможно, и не стали бы они парням помогать, если бы ткачи для купца и царицы старались. Но девушки — мимо этого ты не пройди — как глянули на скатерть, сразу разгадали замысел ткачей.
Чу! За дверью хозяин шастит. Все три пряхи, как три мячика, вниз скатились по полотняной дорожке. Балабилка проворно свернул полотенце, и окна как не бывало.
Утром купчина глянул на семицветную кайму — к стене отпрянул… Хоть и тщился он придраться к мастерам, да прицепиться на этот раз совсем не к чему.
— Вот это складно соткали! — ворчит он.
Но и знать не знает, что не зря девушки ночью были в ткацкой.
Долго трудились ткачи над скатертью. Дошло дело до двуглавого орла и царицы — змеи-медяницы.
Уж подол и ноги царицыны выткали, крыло орла начали. Бежит хозяин:
— Пуще монархине обличие придайте подобающее, чтобы попригляднее! Это — всей скатерти гвоздь! Венец царский и прочее чтобы со всеми бриллиантами, самоцветами!..
Ткут наши работнички царицу. Стал Балабилка все чаще да чаще позевывать. Вестимо, ткать — не в свайку играть, устать не диво. Да и у переборщиков-то прежнего задору не стало. Подергивают нехотя за веревочки.
— Два, четыре, пять, — считает Балабилка.
Андрей Гусь дернул веревочку, да не ту. Балабилка — стук, стук батаном. Дальше:
— Семь, пятнадцать!..
Грош опять было за веревочку, а Балабилка ему:
— Стой, постой, брат! Знать, опять меня кто-то путает!
— Что вы, черти сивые, аль не видите? Дырка у царицы на голове!
— И с дыркой походит! — Балабилке все смешки да хаханьки.
А все же переборщики хозяина боятся. Чуть что — и на Камчатку всех. Указ у него на руках, его власть и сила. У Балабилки своя сметка: он да скорехонько, где дырка-то, вплел шелковую ниточку. Дальше ткут. А уж срок подходит, там и гонцы за скатертью прискачут.
Хозяин стоит над ними с палкой:
— К сроку не поспеете — семь шкур с каждого сдеру!
Три дня, три ночи напролет
Снова злее борзой мечется хозяин по ткацкой, опять все швыряет, бросает.
У ткачей и шелк льняной — моток с локоток — весь израсходован, и челнок-бегунок поисшаркался, и цветок лесной им нужен для расцветки.
«Не позвать ли опять помощниц наших?» — думает Балабилка. Вынул он дареное полотенце, сказал заветные слова:
Раскатися, полотно, Встань, высокое окно!Стена раздвинулась, пробурилось окно. Кинул он скаток за окно — повис полотняный мостик. Полотно зыблется, колышется, добрый голос слышится. Одна за другой вошли три пряхи — Волжанка их прислала. Принесли они и шелк льняной, и челнок-бегунок, и цветок лесной.
Незаметно как пришли, так и ушли по полотняному мостику. А полотенце в руках у Балабилки осталось.
Еще немного доделать — и скатерть будет готова на царский стол.
Ночью их пятеро в ткацкой да сторож шестой. Этот у печки спину греет. От устали у Балабилки глаза словно патокой намазаны, веки слипаются, муть в голове, по узору то пятна оранжевые, то круги красные невесть откуда.
— Десять, двадцать… — Голос у Балабилки дряблый, сил больше никаких нет.
Глядь-поглядь, на голове у орла — тоже дыра. Кто виноват? Сам ли спутал счет, переборщики ли, путаник ли подсказал свою цифирь?
— Эх, ребята, у царского орла голова со свищом, — вздохнул Балабилка и узор бросил.
А сторож:
— За это всем вам верный острог!
Мартьян починил голову орлу ниточкой.
Пошел Балабилка с товарищами на обед в харчевню за белильный двор, узор — на стан под челнок. Закусили наскоро, бегут в ткацкую, а узора как не бывало. Может, ветром унесло бумагу.
Полетело из светлицы в поварню, из поварни в белильный двор, по всем углам мануфактуры — слушок-то сам Балабилка пустил:
— Черт царицын узор украл!
От такой вести хозяин стал бел, как холст. Бежит в ткацкую, губы синие, весь в лихорадке:
— Где узор с монархиней?
— Бес украл, пока обедали, — Балабилка ему.
— Дубиной вас, бездельников! Вороны вы, а не ткачи!
Балабилка вокруг стана с причитаньями:
— Бес, бес, поиграй да опять отдай!
Сам камешки через левое плечо швырь да швырь… И доткать обличья-то царицына еще самую малость, а там — и за детинушку можно приняться. Да вот поди ж ты…
— Как же теперь? — Истома, маята одолела хозяина.
— Я уж на глазок, у меня глаз памятлив, — говорит Балабилка.
За все теперь Балабилка в ответе. Новый узор писать недосуг.
Скатерть — к царицыну празднику, а праздник на носу.
Хозяин с угрозой:
— Смотри же у меня: не подгадь дело, а то голову с плеч!
Через день подошел хозяин на скатерть глянуть; с ткачей — пот градом, в пыли, в пуху они, света белого не видят.
— Пять, восемь, девять, двадцать! — выкрикивает Балабилка.