Мое побережье
Шрифт:
Тишину, воцарившуюся на несколько секунд после его сочащейся скепсисом тирады, нарушил щелчок зажигалки да раздавшийся где-то внизу гудок клаксона.
Какая бескомпромиссная хлесткость.
Я не нашлась со словами. Только на душе отчего-то начали драть кошки.
Зато Хоган очень некстати решился развязать язык:
— В каждом цинике живет разочаровавшийся романтик.
Я не успела пихнуть Хэппи локтем; мол, с огнем играешь. Тони обернулся к нему, чуть ли не глядя сквозь меня.
— Не путай цинизм и реализм. Я предпочитаю видеть мир таким, какой он есть.
«И
— Но пару раз ты влюблялся, — с самоубийственной настойчивостью продолжал Хоган, — даже не отрицай. Каждый человек хоть единожды в жизни это испытывает.
Недокуренная сигарета была злобно отброшена и, завертевшись в воздухе, стремительно полетела вниз.
— Не отрицаю, — малость передразнив Хэппи, он фыркнул. — Все люди совершают ошибки.
В миг ставший растерянным взгляд карих глаз, в которых сверкали не успевшие потухнуть искорки разгоревшегося недовольства, обращенный к моей спине, я решительно проигнорировала.
— Ноги затекли, — придумала оправдание своему нелепому побегу от двух огней лишь тогда, когда Хэппи нахмурился и поинтересовался: «Ты куда?».
Впрочем, с крыши от этой парочки далеко не уйдешь.
Только если вниз.
***
Что не говори, а иной раз выбираться с Хэппи в город было очень даже здорово.
Мы никуда не торопились, гуляя по большому торговому центру и заглядывая по очереди в выборочные магазины. Не обошли стороной маленькое уютное кафе, где взяли вкусные блинчики: он — с ветчиной, я — с бананом и шоколадом; успели беззлобно обсудить парочку у незатейливой цветочной клумбы, где девушка выглядела откровенно скучающей, подпирая щеку то одним, то другим кулачком, а несчастный парень, нервно поправляя сползающие с переносицы очки, явственно не знал, куда девать себя от стыда и осознания с треском провалившегося свидания.
Он недовольно ворчал и с мученическим видом слонялся вдоль вешалок с женской одеждой, с интервалом меньшим, чем в минуту, театрально вопрошая, когда же мы, наконец, отсюда уйдем, за что мне немножечко хотелось склонить наше общение к членовредительству — я успела повертеть в руках и разглядеть ценники всего-навсего трех платьев, а он картинничал так, словно стер все ноги, шатаясь по дамским магазинам битые часы напролет. Я даже не собиралась ничего примерять — знала, что он не даст. Мог бы хоть для приличия потерпеть. Я ведь не закатывала глаза до уровня видимости серого вещества, когда он с маниакально горящими глазами разглядывал спортивный инвентарь в соседнем отделе.
А выбраться в первые выходные мая за покупками нас заставил один-единственный, но порядка весомый повод: грядущий день рождения Тони.
Выбор подарка для этого человека — всегда мучение чистой воды, ибо дарить Старку что-либо материальное являлось затеей в большинстве своем бессмысленной: за сумму, в кою выходили его часы, Майк мог купить новый автомобиль, а о каких-нибудь бриллиантовых запонках я даже не заикаюсь.
На самом деле, до двадцать девятого
В определенной мере я была с ним солидарна. Кажется, в те редкие часы, не бывшие занятые подготовкой к экзаменам, я только спала и изредка ела.
Или плакала от бессилия, не имея ни малейшего представления, как пережить эту пору и случайно не шагнуть под мчащийся на всех парах поезд, будучи совершенно изнуренной как морально, так и физически.
Кажется, однажды Майк услышал мои ночные рыдания — даже с успокоительными я не справлялась с объемом информации по литературе; по крайней мере, он приоткрыл дверь и, не заходя вовнутрь, просунул в образовавшуюся щель маленькую тарелочку с пирожным.
Я бесконечно и бессмысленно жаловалась на полнейшее отсутствие времени, отводящееся на такие незначительные для системы образование понятия, как «жизнь» и «отдых», ничего не успевала и ничего не хотела делать. Только расправиться со всем этим как можно скорее. И сжечь. Сжечь, наконец, все эти проклятые тетради, выбросить на помойку или разорвать на кусочки, которые затем сбросить в лоток Снежку в качестве нового вида кошачьего туалета.
Думаю, по этой причине наша вылазка стала чем-то почти особенным — пусть и ненадолго, но отвлечься и выкинуть из тяжелой головы все мысли об учебе.
Мы зашли в магазин с оптическими приборами «Планетарий»: Хэппи решил купить Тони новые линзы для телескопа, над которым тот частенько изрядно трясся. Пока он оперировал с продавцом-консультантом терминологией, далекой от моего понимания, я осматривала предназначенную для привлечения покупателей часть зала и расположенные в ней мудреные предметы, движущиеся по велениям законов физики, да думала о каждом третьем: хочу. Здесь был глобус, будто крутящийся в воздухе (на самом деле, под воздействием магнита), и причудливой формы лампы, переливающиеся яркими неоновыми цветами, и тикающие/дергающиеся/раскачивающиеся маятником шарики, от приобретения которых моя жизнь точно не наполнилась бы смыслом, но такие завораживающие. И все же я сорвалась: купила недорогую игрушку черепашки, голова которой была плюшевой, а панцирь — сплошь в отверстиях в форме звездочек, при включении начинавший светиться, отчего потолок и стены усыпала «домашняя» имитация звездного неба. Не для Старка, разумеется — себе.
С каждым годом склонность к фантазии истачивалась, и придумывать именинный презент становилось все сложнее.
Начистоту, истошно терзать рассудок я начала еще в марте, однако после благополучно оставила вопрос открытым «до лучших времен», чем сейчас и поплатилась. Импровизировать приходилось на ходу: проходя мимо кондитерской, я поинтересовалась у Хогана, насколько нелепо будет выглядеть собственноручно испеченный торт, и, пусть он и ответил, что затея ему очень даже по душе, ворочающеюся под ребрами неуверенность его одобрение не укротило. Идею закрепило лишь отсутствие альтернатив.