Мое самодержавное правление
Шрифт:
Но эти вечера были не часты и, кажется, немногие их любили. Чаще всего играли в фанты и в так называемые charades en action [302] . Шарады эти всегда придумывал великий князь и сам же исполнял их. Я помню шараду tapage [303] , в которой я представлял второй слог, а при исполнении целого великий князь поднял такой шум, что императрица и великая княгиня, закрыв уши, вскричали: «Assez de tapage, assez» [304] .
302
Шарады
303
Шум. (Фр.)
304
«Достаточно шума, достаточно». (Фр.)
Другая шарада, вызвавшая всеобщий смех и одобрение, была «corpulence» [305] , исполненная одним великим князем. Сперва он весьма искусно подражал звуку рожка, потом прошелся, делая гримасы и зажимая нос; потом явился с бильярдным кием, который держал как копье, наконец пришел обвязанный подушками и с трудом, как бы от тучности, передвигал ноги.
Шарады всегда исполнялись без всяких приготовлений, без всяких пособий. Можно было пользоваться только тем, что находилось в смежной бильярдной комнате. Так просты, так незатейливы были павловские вечера императрицы, а как веселы и оживлены были они!
305
«Дородность». (Фр.)
Великий князь был очень воздержан в пище, он никогда не ужинал, но обыкновенно при проносе соленых огурцов пил ложки две огуречного рассола; сморкался он продолжительно и громко, и тогда императрица, обращаясь к великой княгине, обыкновенно говорила с улыбкою: «Unser grosser Trompeter f"angt schon wieder an» [306] .
Ко мне великий князь был особенно милостив. Я был очень худощав, вероятно от роста; часто великий князь, подходя ко мне, спрашивал: «Что ты так худеешь, не шалишь ли?» И потом уговаривал беречь здоровье и силы, необходимые для будущего счастья.
306
«Наш знаменитый трубач снова принялся за дело». (Нем.)
Это милостивое внимание к юноше, эта снисходительная забота о его здоровье проявляют, без сомнения, черты душевной доброты великого князя, тем более, что в то время он был очень молод и очень счастлив, а молодость и счастие эгоистичны.
В конце августа, в одно воскресенье, в церкви, во время литургии, великой княгине сделалось дурно. Великий князь почти на руках вынес ее и привел во флигель. Я был дежурным и следовал за ними. Успокоившись насчет здоровья великой княгини, великий князь вышел из ее комнаты и подошел ко мне.
– Сколько тебе лет? – спросил он меня.
– Семнадцать, – отвечал я ему.
– Вот видишь, – продолжал он весело, – я тебя старше только четырьмя годами, а уже женат и скоро буду отец.
При этом он поцеловал меня; лицо его сияло счастием. В тот же день начали при дворе говорить о беременности великой княгини.
Вскоре была решена поездка императорской фамилии в Москву. Камер-пажей разделили на две категории. Одна половина должна была остаться в Петербурге для выдержания экзамена и производства в офицеры гвардии, другая должна была отправиться в Москву.
Я хотя по наукам и мог выдержать экзамен, но был слишком молод, камер-пажество мне очень нравилось, и поездка в Москву меня соблазняла, а потому я отказался от офицерства. Мой товарищ Шереметев предпочел
В двух больших придворных каретах повезли нас 8 камер-пажей в Москву, с нами отправили гувернера полковника Дессимона. Две придворные коляски с нашими служителями и поклажей следовали за нами. Таких придворных колясок, которые употреблялись тогда при переезде двора, теперь уже нет.
Кузов висел на ремнях, прикрепленных к железным стойкам на осях. Эти колымаги были непокойны и некрасивы, но поместительны. Мало осталось теперь людей, которые ездили еще по прежней бревенчатой, до шоссейной, московской дороге. Путешествие по ней было своего рода испытанием терпения. Но для нас, юношей, это пятидневное путешествие, при постоянно хорошей погоде, казалось веселой прогулкой.
А. И. Веригин. Воспоминания об осаде Варны и о пребывании там императора Николая I. 1828 год [307]
307
Русская старина. 1879. Т. 24. № 3. С. 509–524.
Прошло более 50 лет со времени осады Варны, и число участников похода 1828 года редеет с каждым днем. Все главные лица давно уже сошли в могилу и остаются только те, которые служили в небольших чинах, исполняя второстепенные обязанности. Но всякое воспоминание, всякий рассказ живого очевидца имеет некоторую цену, и я, как служивший при войсках все время осады, передаю свои воспоминания о ней так, как сохранились они в походных заметках того времени.
Крепость Варна, лежащая у подошвы Малых Балкан, на прямом береговом сообщении с Бургасом и другими портами Черного моря, имела для нас большую важность. С покорением ее армия соединялась с флотом, и для дальнейшего наступления вовнутрь страны открывался удобнейший из всех путей для перехода чрез Балканский горный хребет.
Самая крепость, не имея наружных верков [308] , состояла из главного вала с сильными бастионными фронтами и широким, глубоким рвом, в окружности до семи верст. Она была вооружена 178 орудиями и защищалась 20 000-ным гарнизоном, под начальством Капудана-паши.
Князь Меншиков, которого отряд не превышал 10 000 человек, деятельно вел осаду с конца июля месяца. Подступив с северной стороны, он сначала обложил эту часть крепости рядом редутов на пушечный выстрел и потом, пользуясь виноградниками и кустами, скрывавшими наши работы, повел атаку на два бастиона, ближайшие к морю.
308
Верк (нем. Werk) – отдельное укрепление, входящее в состав крепостных сооружений и способное вести самостоятельную оборону.
Этими действиями он сближался с флотом, с которого, за неимением при отряде осадных орудий, была свезена на берег часть артиллерии и при помощи храбрых черноморских моряков быстро установлялась на батареях. Сам князь Меншиков лично наблюдал за всеми работами и, более чем следовало бы главному начальнику, подвергал себя ежедневной опасности.
С самого начала осады я состоял при войсках в качестве офицера Генерального штаба. Обязанность моя, кроме дежурства в траншеях, заключалась, между прочим, и в том, чтобы водить войска из лагеря и располагать их для прикрытия работ.