Могикане Парижа
Шрифт:
– Но что побуждает вас так беспокоиться о моем внешнем виде? Уж не хотите ли вы превратить меня в истинного денди?
– Ты всегда впадаешь в крайности. Я вовсе не хочу сделать из тебя денди, а просто хочу, чтобы ты, мой племянник, был не только красивым, но и изящным молодым человеком. Подумай только, что всякий, знающий нас, при встрече скажет тому, кто нас не знает: «Видите этого молодого человека? Его дядя имеет шестьдесят тысяч годового дохода».
– О, дядя, кто же это говорит?
– Да все маменьки, имеющие дочек на выданье, милостивый государь.
– Прекрасно!
– Ну так что же? Если бы и так?
– Я еще раз повторю ответ, слышанный вами сотню раз в продолжение этого года: нет и нет, дядя!
– Ах, боже мой! Да ты повторишь это «нет» сто, тысячу раз, десять тысяч раз и все-таки в один прекрасный день придешь и скажешь «да»!
Петрюс улыбнулся.
– Возможно, дядя, но воздайте мне должное, сознайтесь, что до сих пор я моему «нет» не изменил.
– Постой, ты такой же мошенник, как и твой отец. Я предвижу: в тот день, когда ты найдешь свою милую, ты наляжешь на моего секретаря! Ну, объясни, сделай милость, причину твоего упрямства, твоего намерения остаться мальчишкой? Ты, наконец, выведешь меня из терпения!
– Но зачем же вы-то остались этим мальчишкой?
– А потому, что я надеялся, что твой отец или ты продолжите фамилию Куртенэ! Я позаботился подыскать тебе жену, нашел девушку, умную и красивую, с пятьюстами тысячами в каждой руке, а ты смеешь отказываться от этой в высшей степени достойной особы. Но на кого же ты посягаешь? Уж не рассчитываешь ли получить руку королевы Саба?
– Чего же вы хотите, дядя? Молодая девушка, предлагаемая вами, дурна, а я художник. Понимаете вы теперь?
– Нет, положительно не понимаю.
– Прежде всего формы!..
– Итак, ты решительно отказываешься жениться на этом миллионе?
– Да, дядя.
– Ну, будь по-твоему. Я подыщу другую.
– Увы, дядя, я уверен, что вы ее найдете, но позвольте вам признаться в одном: я не так бегу от невесты, как презираю сам брак.
– А, вот что! Ты такой же кровопийца, как твой отец. Значит, ты предпочитаешь терпеливо ждать последнего вздоха твоего дяди. Как?! Я брошу в эту пропасть, которую называют моим племянником, плоды моих шестидесятилетних трудов, буду любить его, как родного сына, ссориться из-за него, как я это только что сделал, с моим другом… То есть я ошибся – с моим сорокалетним врагом, а этот негодяй не захочет раз в жизни утешить меня. Я только об одном всегда его просил: женись, и он мне в этом отказывает! Да ты разбойник!.. Я хочу, чтобы ты был женат, и ты женишься или скажешь причину твоего упрямства.
– Да я вам только что изложил ее, дядя.
– Слушай, если ты не женишься, я прокляну тебя, откажусь от тебя. Я вижу в тебе наследника, посягающего на мои пятьдесят тысяч ливров дохода, и, чтоб не оставить их тебе, я сам женюсь, женюсь на предлагаемом тебе миллионе.
– Но вы сами сейчас со мной согласились, что девушка безобразна.
– Верно; но раз она будет моей женой, я с этим не буду соглашаться.
– Почему же это?
– А потому, что не следует презирать людей только за то, что они нам не нравятся. Полно, Петрюс, будь хорошим
– Вы, дядя, требуете у меня именно той единственной жертвы, которую я не могу принести вам.
– Но скажи мне, по крайней мере, уважительную причину, тысяча громов!
– Милый дядя, я не хочу продать себя женщине.
– Это еще что?
– Мне кажется, в этой сделке есть нечто позорное.
– Недурно для сына морского разбойника. Итак, я тебя награжу при жизни, я…
– О, дядя!
– Я дам тебе сто тысяч франков.
– Оставаясь холостым, я богаче, чем буду женатым, даже имея в год пять тысяч ливров.
– Ну, я тебе дам двести, триста тысяч, отдам половину всего, что имею, если это нужно. Какого же черта тебе еще? Недаром я бретонец!..
Петрюс взял руку дяди и нежно поцеловал ее.
– Ты целуешь мне руку. Это значит: отойдите, дядя, в сторонку, и чем дальше вы уйдете, тем более доставите мне удовольствие.
– Что вы, дядя!
– А, вот когда я угадал верно! – вскричал генерал, ударив себя по лбу.
– Не думаю, – ответил Петрюс, улыбаясь.
– У тебя есть любовница, негодяй!
– Вы ошибаетесь, дядя!
– У тебя есть любовница, говорю тебе! Это ясно, как день!
– Клянусь вам, нет.
– Я вижу ее перед собой: ей сорок лет, она в когтях держит тебя; вы дали друг другу клятву в вечной любви и воображаете, что это будет длиться таким образом чуть не до второго пришествия.
– Но почему же непременно сорок лет? – спросил Петрюс, улыбаясь.
– Потому, что только в сорок лет можно верить в бесконечную любовь – я говорю относительно женщин – понял? Не смейся!.. Вот он, червячок-то, грызущий тебя! О, я теперь уверен в справедливости моей догадки. Что касается этого, – прибавил генерал и в тоне его послышалось глубокое сострадание, – я даже не порицаю тебя больше; я только жалею тебя, и мне остается только спокойно ждать смерти твоей инфанты.
– Итак, дядя…
– Что?
– Если уж вы так добры ко мне…
– Ты попросишь моего согласия на брак с этой старой ведьмой, мошенник?
– Нет, будьте покойны…
– Будешь умолять признать твоих детей?
– Откажитесь и от этого предположения, дядя, – я не имею счастья быть отцом.
– За это никогда нельзя поручиться! В ту минуту, когда ты входил сюда, маркиза де ла Турнелль убеждала меня…
– В чем?
– Гм… так… ни в чем… Продолжай, пожалуйста. Я ко всему приготовился. Только сделай одолжение, если хочешь сказать что-нибудь очень важное, отложи до завтра, чтоб не повредить моему пищеварению.
– Вы можете, не волнуясь, выслушать меня.
– В таком случае, говори… Рюмку ликера, Франц! Я хочу в самом лучшем расположении духа выслушать исповедь моего племянника… Так, прекрасно. Теперь начинай, Петрюс, – обратился он нежно к художнику, любуясь при свете свечей рубиновыми искрами животворной влаги. – Твоя любовница…
– У меня нет никакой любовницы, дядя.
– Но что же тебе от меня нужно в таком случае?
– Вот уже шесть месяцев, как я люблю одну молодую, в высшей степени уважаемую особу, но, видите ли…