Мои (чужие) дети
Шрифт:
– А у меня нет секретов от своих соотечественников! – Говорю специально громко, чтобы тетя Таня обратила на нас внимание. – Здравствуйте! – улыбаюсь женщине и возвращаюсь взглядом к Вадиму. – У тебя пять минут.
– Раньше ты не была такой.
– Раньше все было по-другому. Говори или уходи.
– Дин, – опускает взгляд на ботинки, – я это… – мнется он, а я начинаю еще больше раздражаться. – У меня, в общем, проблемы с кредитом. Банк квартиру может отнять.
– Печально. Только я здесь при чем?
Он поднимает глаза и вгоняет в меня своим предложением в ступор:
–
– Обалдеть! – громко выдыхаю я. – Вадим… – ловлю воздух ртом, – я просто поражаюсь твоей беспардонности. Знаешь, я сегодня слышала немало бредовых идей. Но ты меня удивил как никто.
До того как я стала мамой, на многие вещи я смотрела совершенно иначе. Раньше я старалась оправдывать людей и их подлые поступки. Всегда входила в их положение и старалась вникнуть в суть проблемы. Но сейчас все изменилось. Я даже не пытаюсь посмотреть на ситуацию с другой стороны. Для меня черное – это черное, а не сорок седьмой оттенок серого. Добро, любовь и верность приобрели в моем понимании какую-то совершенно иную форму. Все как-то вдруг стало просто и понятно. Я словно поняла, что не надо искать между строк то, чего там нет.
– Да тише ты, – цыкает он. – Если ты забыла, то меня твои соседи тоже знают. Давай не будем позориться.
– Давай. – Соглашаясь, я понижаю голос и продолжаю говорить полушепотом: – Давай ты, в первую очередь, не будешь позориться передо мной. Не будешь приходить и предлагать подобные вещи. Я скажу тебе искренне, что мне сейчас ужасно стыдно за тебя. Мы столько лет были вместе, а я так до конца тебя и не узнала.
– Динуль… – Он делает выпад в мою сторону в попытке обнять, но я успеваю увернуться.
– Вадим, у моих детей уже есть отец. Добрый, порядочный и вообще прекрасный человек. Другой им не нужен.
– Хватит врать, Беляева. Никого у них нет.
– Ты ведь видел его на парковке возле торгового центра.
– Ой, мало ли кого я с тобой видел, – отмахивается он. – Главное, что в свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит прочерк. А все остальное – ерунда.
– Ты-то откуда знаешь, что там написано?
– Мне мать сказала. Она через тетю Лизу информацию пробила.
Ах, вот откуда ноги растут! Сначала она сама ко мне приходила. Потом орган опеки натравила. А теперь и сына отправила. Ух, как, оказывается, страшно остаться без крыши над головой.
– Передай своей матери, пусть всю ту информацию, которую она узнала, свернет трубочкой и засунет себе в ухо. Я детьми не торгую! – решительно заявляю я и разворачиваюсь в сторону подъезда.
– В таком случае, боюсь, у тебя возникнут большие проблемы, – угрожающе произносит он.
Это заставляет меня замереть на несколько секунд, после чего я оборачиваюсь к нему со словами:
– Если освободить проблему от эмоций – останется просто ситуация. А ее я уж как-нибудь исправлю. Или, на худой конец, решу.
– Посмотрим! – летит мне в ответ. – Еще сама меня о помощи просить будешь!
– Мне жалко тебя, Вадим, – спокойно отвечаю
21.
Диана
Завожу в квартиру коляску и закрываю за собой дверь. Достаю детей и осторожно переношу их в спальню. Раздеваю, укладываю их в кроватки и сажусь рядом, глядя на них с любовью и некоей горечью в сердце. Эмоции смешаны. С одной стороны, я счастлива, что у моих детей все хорошо. Они здоровы и сильны. Развиваются по возрасту. С другой стороны, меня накрывают тяжелые мысли. Я безумно волнуюсь за Давида. Я стараюсь собраться с духом и поверить в слова врачей, но беспокойство не покидает меня. На данный момент я хочу только одного: чтобы Давид проснулся и был здоровым.
Сегодня, когда я была в больнице, я наблюдала за мониторами, пытаясь понять, что происходит в его организме. Каждое дыхание и удар сердца вызывали во мне надежду и страх одновременно. Я беспокоилась о каждом его малейшем движении или реакции.
Всю следующую неделю я то и дело регулярно навещаю его в больнице. Делаю это рано утром, потому что его родственники приходят ближе к обеду, а мне совершенно не хочется с ними пересекаться. Я постоянно обращаюсь к медицинскому персоналу с вопросами в надежде хоть немного успокоиться. И они объясняют, что Давид проходит процесс восстановления и его тело требует времени, чтобы излечиться от полученной травмы. Говорят, что его состояние стабильное и что он должен проснуться в ближайшее время.
Я стараюсь сосредоточиться на положительных моментах. Врачи утверждают, что у него хорошие шансы полностью восстановиться, ведь он молодой и здоровый. Я благодарна им за их усилия и заботу, которую они оказывают Давиду.
Но несмотря на все заверения, мое беспокойство не исчезает. Я жду момента, когда он откроет глаза и сам скажет мне, что все хорошо.
Минуты превращаются в часы, а часы – в дни. Я продолжаю молиться и надеяться на его выздоровление. Время мне кажется бесконечно тягучим, но я оставляю все свои сомнения и позволяю надежде взять верх над эмоциями, потому что знаю: любовь и поддержка, которые я дарю своему мужчине, помогут ему пережить этот трудный момент, и вскоре он поправится.
А еще все это время меня никак не отпускают мысли о разговоре с Ольгой Петровной, матерью Давида. Когда эта женщина попросила меня отдать мою Анечку.
В моменты, когда думаю об этом, сердце сжимается от боли и непонимания. Как она – женщина, родившая двоих детей – может просить о таком? Я просто пыхчу от возмущения и отчаяния. Негодование и гнев кипят внутри меня. Не могу понять, как мать может просто так отказаться от своего ребенка, особенно такого маленького и беззащитного. Я буду заботиться о своих детях, любить их и обеспечивать всем необходимым.