Мои миры, твое отчаяние. Танец 2

Кошка Маришка

— Жарко, — заметил зельевар с некоторой небрежностью и снова рухнул в кресло.

Вторая бутылка, теперь уже полностью пустая, лежала на столе рядом с первой. Снейп вытянул ноги вперед и теперь задумчиво рассматривал бокал в своей руке, на стенках которого осталось несколько красноватых капель.

— Немного похоже на кровь, — сделал вывод Снейп. — О да, я пил кровь…

Его лицо исказила злая усмешка.

— Где много крови, там и смерть… — пробормотал он, а потом, растягивая слоги, громко произнес с нотками издевательства. — По–жи–ра-тель смер–ти…

Гарри повернулся

к нему и отвлекся от вслушивания в методичный ход часов. Зельевар тоже уставился на мальчика, будто впервые заметив, что тот вообще есть тут. Он какое–то время хмурил лоб, выбирая, что именно нужно сказать несносному паршивцу, сидящему перед ним. В голове крутились тысячи оскорблений, но почему–то ни одна бранная мысль не ухватывалась.

— Поттер, зачем кому–то нужна эта нужность? — спросил Снейп, впрочем, он не знал, зачем ему нужен ответ на этот глупый вопрос. — Это же такая слабость. Добровольные оковы, не более того.

Мальчик покачал головой и попробовал сформулировать свое мнение из разрозненных обрывков мыслей.

— Я так не думаю, сэр. Это тоже часть свободы. Просто она бывает от и для чего–то…

Снейп съехал в кресло еще глубже и покачал пальцами правой ноги.

— Я был бы признателен тебе, Поттер, если бы ты яснее излагал свои якобы философские мысли. Обычным смертным сложно по изреченным тобой огрызкам понять всю глубину тщательно скрываемой мудрости.

Гарри насупился, но все же через какое–то время принялся объяснять.

— Все просто, есть свобода для любви, для деятельности, для отношений, для выбора и тому подобное. А есть свобода от боли, от страданий, от разочарований, от решений… Смотря что вы ищете.

Зельевар скрестил руки на груди, и теперь уже он уже был поглощен шевелением пальцев на обеих ногах.

— Откровенный бред, — авторитетно заявил он. — Как нужность может быть частью свободы, если она часто несет боль, разочарование и массу других негативных эмоций. Не было бы ее и не нужно было бы ковырять в своей душе дырки.

Тик–так, тик–так, тик–так…

Часы успокаивали. Гарри почему–то почувствовал сильнейшее раздражение, что человек, сидящий в соседнем кресле, туп как пробка и не может понять такие простые вещи.

— У свободы два полюса: от и для. Свобода от отношений — это свобода для одиночества, и наоборот. Так или иначе эмоции вы будете испытывать всегда. Свобода от боли и разочарований сделали бы нас свободными для потери своей человечности. Как можно судить о белом, когда черного никогда не видел?

Снейп поморщился. Синхронно шевелить пальцами почему–то не получалось. Левая нога немного спешила… Или права чуть отставала.

— То есть нужность — это часть твоей субъективной свободы, что ты выбрал для себя?

Гарри удовлетворенно кивнул.

— Да, сэр.

Зельевар задумчиво стянул с себя носки. Ворс ковра мягко касался ступней. Он сейчас отдал бы бутылку коллекционного вина за простой массаж.

— Бред, — еще раз постановил он. — Поживешь чуть дольше и поймешь, что это все пустое.

Мужчина кинул бокал в огонь.

— Если ты выживешь, Поттер, то, возможно, когда–то начнешь измерять свое прошлое

в литрах. Видишь, на столе как раз лежат две бутылки нужности. Да у нас ею забит целый погреб под кухней!

Он покачал несколько раз головой и сильно зажмурился.

— Твоя мать была прекрасным человеком! Сильная, надежная, ответственная, нежная, смелая, гордая, любящая… Да вот только у нее тоже был один недостаток — прощать не умела, — Снейп горько засмеялся.

Гарри понимал, что сейчас самое время уйти в свою комнату наверх, но не мог заставить себя сдвинуться с места. Тело стало еще тяжелее, мальчик чувствовал себя мешком, набитым всяким мусором.

Из камина раздался громкий звук. Больше напоминавший хлопок.

— Лопнул, — констатировал мальчик, глядя туда, где раньше лежал бокал.

— Знаешь Поттер, чтобы убить, нужна чистая незамутненная ненависть. Это тебе не Круцио, где, когда не хватает эмоций, срывается тонкий лучик не пойми чего, и вместо того, чтобы подарить кому–то всепоглощающую боль, посылаешь нечто вроде покалываний. А когда произносишь Авада Кедавра, должны быть ненависть, желание убить и злость. Иначе не будет ничего. Просто пшик, а если такое произойдет при Темном Лорде, то все. Думай только о том, написано ли у тебя завещание и, собственно, есть ли кому завещать. — Снейп все–таки добился синхронности в шевелении пальцами. — И когда мне нужно было кого–то убить… Чаще всего это были простые магглы, которыми Темный лорд проверял нашу верность. Я представлял на месте этих совершенно незнакомых мне людей твоего отца. — еще один горький смешок. — Я всегда убивал только его. Видел только его лицо перед собой. Интересно, как бы отреагировал твой высоко благородный отец, зная, как используют его образ?

Поттер замер в своем кресле и вжался в спинку. Скажи кто–то подобное о нем самом, чтобы он испытал? Пожалуй, первым было бы отвращение, потом грусть и боль.

— Сомневаюсь, что ему подобное понравилось бы, — ответил Гарри и закусил нижнюю губу.

— Конечно, нет. Он всегда воображал себя кристально чистым! Выходец из богатой семьи, любимый и избалованный родителями, красивый, харизматичный и популярный! Джеймс считал себя приверженцем справедливости, но она существовала только в его воображении. Я никогда не видел никого дерьмовее его. Ну, пожалуй, если исключить Темного лорда и Беллу. Хотя нет, вру. С недавних пор Питер Петтигрю подвинул твоего отца с пьедестала Большого Ублюдка. Думаю, что теперь, если мне придется еще убивать, то я буду представлять и его.

Гарри сам был бы не против сделать что–нибудь с Питером. Это ничтожество заслуживало наказания за причиненный вред Сириусу и за смерть его родителей. Если бы они встретились, то, несомненно, Поттер, скорее всего, немного попрактиковал бы на нем несколько проклятий, которые входили в арсенал любимых у Тома, но потом обязательно отдал бы в руки аврорам.

— А вот когда я создаю Патронус, то думаю о твоей матери, — доверительно заявил Снейп зеву камина. — Странная вещь — жизнь. Как только ты думаешь, что нашел сокровище, это оказывается блестящей безделушкой без претензий на что–то благородное.