Молчание Апостола
Шрифт:
– А этот… высокий старик… Он тоже с ними?
– Трудно сказать, – через переводчика ответил Кэмпбелл. – По всем прочим делам, начиная с убийства Лонгдейла, подобный тип не проходил. Я думаю, это первый раз, когда нам удалось увидеть их вместе. Если это вообще не первая их встреча. А вам этот высокий знаком?
– Трудно сказать, – покачал головой отец Иоанн. – За свою долгую жизнь я видел столь многих людей, что порой в голове возникает немалая путаница. – Он виновато улыбнулся. – Простите, офицер.
– И имена: Артур МакГрегор, Элеутерия Бернажу вам тоже ничего не говорят?
Отец
– Увы…
– Ну, что скажете, суперинтендант? – на вполне приличном английском спросил подполковник из Афин.
– Скажу, что путаница действительно немалая. Взрыв в Хитроу несомненно террористический акт. Но цель его нам неизвестна. Тем более, неизвестно, как этот акт связан с убийствами Лонгдейла, Коэна и Митчелла. И с бойней, происшедшей здесь. Ее, кстати, я рассматривал бы как ритуальное убийство. Такие убийства часто случаются в Греции, подполковник?
– Ритуальные – очень редко, в таких масштабах – никогда, – ответил грек. – Но почему вы думаете, что речь о ритуале?
– Никто из убитых не сопротивлялся, если я правильно понял.
– Верно.
– Остается предполагать, что эти люди добровольно принесли себя в жертву. Очень похоже на сатанинский ритуал.
– Помилуй и сохрани нас Господь, – отец Иоанн размашисто перекрестился и поцеловал наперсный крест.
– И что же теперь? – спросил подполковник. – Ваши планы?
– Планы? – задумчиво повторил Кэмпбелл. – Афины. Лион.
– Афины понятно. Нам так или иначе лететь туда. А что у вас в Лионе?
– Интерпол. Я хочу поработать со спецами, сводящими зарегистрированные преступления – и раскрытые, и повисшие, в общую базу данных на основании совпадения различных деталей, и в первую очередь MO [66] .
Кэмпбелл встал из-за стола.
– А вас, – обратился он к отцу Иоанну и полицейским с Патмоса, – я просил бы оставить эти фотографии, не волнуйтесь, копий у нас достаточно, с тем, чтобы вы могли опознать этих людей. Не знаю, почему, но у меня есть подозрение, что они могут здесь появиться.
66
Modus Operandi – «образ действий преступника». (Прим. переводчика)
Гости и хозяева пожали друг другу руки, и вскоре полицейский вертолет взлетел, сделав полукруг над островом.
Но даже если бы DCS Кэмбелл выглянул в иллюминатор и увидел паром «Наяда», пришедий с Коса и причаливавший к пристани Патмоса, он вряд ли смог бы рассмотреть среди пассажиров на верхней палубе тех троих, которые его так интересовали: МакГрегора, Эли и высоченного седого старика с развевающимися на ветру волосами.
LearJet разместили в одном из ангаров косского аэропорта в зоне, предназначенной для частных самолетов. Артур рассчитался в офисе, заплатив за недельную аренду помещения и договорившись о том, чтобы самолет был заправлен и готов к отлету по его звонку, после чего все трое устроились в вызванном такси, которое и отвезло их к причалу, откуда отходили паромы на Патмос. Купив билеты,
Пройдя на судно, они спустились в пассажирский салон. На палубе, несмотря на весеннее солнышко, было еще прохладно. В салоне, напротив, было душновато. Кондиционеры еще не были включены.
Айнштайн вытер пот со лба.
– Жарковато.
– Даже для израильтянина? – усмехнулся Артур.
– Не верьте легендам, друг мой, – улыбнулся Айнштайн. – Не такие уж мы теплолюбивые. Я, например, гораздо легче переношу холод, чем жару.
Сейчас, без плаща, который он повесил на крючок рядом с иллюминатором, старик сидел в одной рубашке. Однако и в ней ему было явно душно.
– Может быть, все-таки поднимемся наверх? – предложил он.
– Вы – как хотите, – отреагировала Эли. – Мне здесь вполне уютно.
Айнштайн, вздохнув, расстегнул пуговицы на лацканах рукавов и закатал их до локтя. Послышался гул – заработали машины парома.
– Ну вот, каких-то полчаса, и мы на месте, – радостно отметил Артур и тут же нахмурился, увидев озабоченное лицо Эли, сидевшей рядом с Айнштайном. Он проследил за ее взглядом и увидел на левом предплечье Марка полустертую татуировку: «67618-Z». Айнштайн тоже заметил обращенное на него внимание и прикрыл татуировку правой ладонью.
– Жизнь оставляет свои следы, – мрачно буркнул он.
– Лагерь? – со всей мягкостью, на которую она была способна, спросила Эли.
– Дахау, дорогая Эли. Доводилось слышать?
– Конечно.
– Но, Марк, – вмешался в их разговор Артур, – в Дахау, как и практически во всех остальных лагерях, заключенных метили винкелями: перевернутыми треугольниками из разноцветной материи. Винкели означали категорию заключенного. А номер его был написан на одежде. Кроме… Освенцима. Где этот номер также татуировался на руке. На левом предплечье.
Седые брови старика сошлись на переносице.
– Вы хотите сказать, что я лгу?
– Никоим образом, сэр.
– Марк, просто Артур являет собой редчайший пример эрудита, – попыталась снять напряжение Эли, – который знает все, кроме того, что ему преподавали в колледже.
– Вы правы, Артур, – уже мягче произнес Айнштайн. – В Дахау меня отправили из Аушвица… Мы никогда не называли его по-польски Освенцимом. Это всегда был комбинат Аушвиц-Биркенау. Именно комбинат. Вы не смогли бы представить себе его размеров. Гигантский комбинат по переработке человеческого материала. Но… признаваться в том, что ты прошел Аушвиц…
– Разве этого приходится стыдиться?
– Эх, милая Эли… Вы видели номер. Шестьдесят семь тысяч шестьсот восемнадцать. Что значит – один из весьма ранних обитателей. Провел на фабрике смерти бог знает сколько лет. И выжил. Как? Тут у многих появляются пусть не всегда высказанные вслух, но подозрения. Выжил, потому что работал на крематориях? Принимал и грабил прибывших на сортировке?
Он помолчал.
– Вот и варианты: крематории, или сортировка, или – еще веселее – подозрение в том, что был «капо» в бараке. Этот взгляд своих соплеменников я видел не раз: да, ты выжил, но как?