Молчание
Шрифт:
На полу в моечной, возле перевернутого стула, сидел Николаич. Он тер руками раскрасневшуюся шею. Игоревич — весь в синяках и кровоподтеках — стоял над ним с едкой ухмылкой на лице.
— Есть мудрая фраза: в здоровом теле здоровый дух, — болтал без умолку спаситель Николаича. — Так вот, это сказано не про тебя. В тебе силы и здоровья заложено немало, а духа — кот наплакал… или накакал… Неважно! Суть в том, что в тебе нет ничего мужского… Ты просто бесполезный нолик и самый неприспособленный к жизни человек.
Николаич улыбнулся в
— Я безумно рад, что ты жив, Игоревич! И поэтому можешь брехать про меня все, что тебе захочется.
Лицо Игоревича тут же стало серьезным.
— Я вот о чем думаю, нам надо расходиться в разные стороны, — сказал он. — Страшно мне оставаться с тобой наедине.
— Я тебе верю. Эти мелкие твари специально добиваются того, чтобы люди не собирались вместе и не общались между собой.
Игоревич отвел взгляд от Николаича и стал смотреть по сторонам. Предчувствие нового мордобоя вкралось в его душу.
— Это здорово, что ты трезво начал мыслить, — пробормотал он. — Назрел один очень серьезный разговор.
В моечной никого не было. Но Игоревича это не успокоило.
— О чем? — спросил Николаич.
— Я реально чувствую, что Хмельницкий нас использует в каких-то своих целях. Его распоряжения кажутся настолько абсурдными, что я это просто не могу передать словами…
«И под раковиной ничего и никого не видно, — отметил для себя Игоревич, — и под моечной машиной… темнота…».
— Ты мне об этом уже говорил, — сказал Николаич.
— Когда же я успел? — удивился Игоревич. — Ладно. Ну и что ты думаешь по этому поводу?
В ответ Николаич ехидно улыбнулся. Игоревич заметил это и вздрогнул, затем с опаской посмотрел в сторону моечной машины.
— Ты чего это так нехорошо улыбаешься? — поинтересовался он на всякий случай, обратив внимание, что под машиной запросто могла бы спрятаться какая-нибудь ползающая или прыгающая дрянь.
— А чего тут думать, — заявил Николаич. — Давай ему накостыляем хорошенько и спросим, чего он херней занимается.
На лице Игоревича появилась ответная улыбка.
— Вот это уже мужской разговор, — произнес он.
Круглова пришла в себя в «душевой», куда ее затащил Громила. Это было довольно просторное помещение, стены и пол которого были выложены плиткой неприятного желтого цвета.
Елена Степановна сидела на полу в одном нижнем белье и прятала лицо в колени. Она была вся мокрая и тряслась от холода. На нее беспощадно лилась ледяная вода из огромного шланга, который держал в руках Громила.
Круглова не выдержала издевательства и закричала:
— Объясни, зачем ты все это делаешь!
— Поверь, меньше будешь знать, тебе же будет проще, — ответил ей Громила.
Круглова повернулась спиной к Громиле и обхватила руками плечи.
— Хватит! — взмолилась она. — Сжалься надо мной! Вода очень холодная!
Громила молча продолжил поливать Круглову. На его лице не отразилось никаких чувств. Елена Степановна поднялась и попыталась перейти в другой угол.
Громила пережал шланг, направил его в сторону перемещающейся в угол Кругловой и разжал его. Струя воды
— Что ты творишь?! — закричала Елена Степановна, увидев, как с одного колена потекла кровь.
— Закрой рот, дрянь! — заорал Громила. — Мне запрещено разговаривать с тобой.
Круглова забилась в угол и зажала коленку рукой. Громила беспрерывно поливал ее водой, он так старался, словно сам собирался ее съесть.
Елена Степановна кинула полный ненависти взгляд на Громилу.
— Что же ты творишь, урод?! — воскликнула она. — В тебе что, нет ничего человеческого?!
Громила снял с пояса что-то похожее на длинную прозрачную трубу с железным наконечником, внутри которой мерцали, как молнии, яркие электрические разряды. Он опустил ее на пол и нажал черную кнопку. По желтой плитке в сторону Кругловой устремилась яркой полоской «электрическая змейка» и врезалась в пальцы правой ноги Елены Степановны.
Круглову аж всю перекосило от электрического разряда. Она вскрикнула и затряслась, как паралитик от такого жестокого удара. Из глаз ее брызнули слезы, изо рта потекла слюна. Из носа Кругловой вытекла струйка крови, потекла по губам и по подбородку и крупными каплями закапала на желтую плитку.
Равнодушный Громила подошел к электрическому щитку и выключил подачу воды к шлангу номер один. На стене рядом со щитком на крюках висели еще три таких же смотанных шланга.
— Мир не может бесконечно катиться в том направлении, в котором он сейчас катится, — вдруг заговорил Громила каким-то неестественным голосом. — И только молчание может его спасти от горькой участи. Когда замолчит и исчезнет с лица земли последний человек, вся природа вокруг вздохнет с облегчением. И на планете вновь воцарится рай, который был до его, человека, появления.
Круглова зарыдала в ответ.
— О черт, да ты еще и псих к тому же, — прошептала она сквозь слезы, даже не предполагая, что такой заумной речи Громила обязан Погодину, который ее придумал для одного из героев своего романа «Молчание».
А сам Погодин тем временем сидел, склонив голову, в кресле, которое располагалось недалеко от умывальника. Над ним стоял Николаев и хлопал ладонями по его щекам.
— Петр Алексеевич! Погодин! Очнись же, наконец!
Погодин слегка приоткрыл левый глаз, размышляя, же приходить в себя, или же ещё посидеть без памяти. можно ли уже приходить в себя или же еще посидеть без памяти.
— Что вам надо? — набравшись смелости, закричал он. — Убивайте меня, раз не верите, что я на вашей стороне!
— Тихо-тихо, — успокоил его Николаев. — Это была проверка на вшивость.
Погодин открыл правый глаз и злобно, с недоверием, посмотрел на Павла Петровича.
— Чего это было? — переспросил он.
Николаев отступил от Погодина на шаг назад и сел перед ним на пол.
— Прости, Погодин, я больше не могу рисковать… Я кое-что задумал серьезное и, если я в чем-то просчитаюсь, мне это не простят… Сделают: хоп! И будете вы собирать мои мозги с потолка и стен.