Молчание
Шрифт:
— Успокойся, Эмирта, я тебя ни в чем не обвиняю. Я знаю, что ты не такая дура. Но мне кажется, что я прав. Один из учеников, попробовав свои силы, увлекся и продолжает менять реальность самостоятельно, при этом особо не утруждает себя точными расчетами и не учитывает все обстоятельства.
— А может, все еще не так страшно? — спросила Анна.
— Черт его знает! — ответил старик. — Мы явно в этой больнице не одни такие разумные, а значит, и игра затевается на самом высоком уровне. Поверь мне,
Федор Иванович наклонился и схватил Круглову за руку. Вместе с Анной они поволокли ее дальше по узкому коридору, в котором стояли спертые запахи.
— Касхен, в какой камере мы ее закроем?
— В двадцать шестой. Там всего два человека у нас.
— Двадцать шестая же — кормовая, — поразилась Анна.
— Так и пусть пускают ее на корм, — сказал старик. — Она ж никакой ценности не представляет.
— Странный ты какой-то, — усмехнулась Анна. — Давай ее уже тогда сразу в мясорубочную.
Федор Иванович остановился, чтоб отдышаться.
— В принципе, ты права, — согласился он. — Чего ее лишний раз кормить, она и так неплохо выглядит.
Старик и Анна подтащили Круглову к большим железным воротам. За воротами раздавались шум и треск переламывающей кости мясорубки и отчаянные крики людей. Анна нажала на красную треугольную кнопку и услышала звук щелкнувшего замка. Железные ворота приоткрылись, и в коридор выглянул Громила — тот самый мужик, которому Николаич в свое время поставил задачу охранять пищеблок.
Громила вопросительно взглянул на Анну и Федора Ивановича.
— Еще двадцать минут до рубки, — удивился он.
— Раздевайте ее пока и мойте! — распорядился старик. — Нечего ляхи отсиживать!
— Как скажете, — произнес Громила, взял Круглову за посиневшую руку и затянул в мясорубочную.
— Эй! — позвала его Анна. — А что у вас там за крики раздавались, и мясорубка чего шумела?
Громила посмотрел на нее с обидой.
— Мы же тоже пожрать чего-то должны, — заметил он. — Весь день не жрамши.
— Ясно! — сказала Анна. — Только не затягивайте с этим!
Николаич пришел к выводу, что дальше жить нет никакого смысла. душе заглушила все остальные его чувства. Ощущение того, что он никому больше не нужен, полностью сломало его.
Он зашел в моечную, поставил стул у стены, залез на него и привязал к железному крюку веревку с петлей.
— Сколько не старался, а все равно пришел к тому, с чего начинал пятнадцать лет тому назад свою новую жизнь, — прошептал он и туго затянул веревку на крюке.
Николаич вздохнул и продолжил разговор с самим собой:
— Ты не прав был, Игоревич, разговор сам с собойкогда говорил, что жизнь меня совсем не кусала. Я разбил ее в пух
Николаич застыл на стуле с петлей в руках, по его глазам потекли слезы.
— Прости меня, Игоревич, за все, и спасибо тебе за твою хоть и короткую, но настоящую дружбу.
Николаичу вдруг вспомнилось, как Игоревич говорил про свое отчаяние:
— В тот момент я сильно отчаялся и был готов покончить жизнь самоубийством. Но Бог мне послал тебя — человека, который все время мне доказывал, что жизнь еще не закончилась — и я в какой — то момент понял, что все еще хочу жить…
Начальник мастерской улыбнулся и надел петлю на шею.
— Эх, Игоревич, я так и не понял, кем я был большую часть своей жизни, — выкрикнул он, собираясь сделать то, что он задумал.
За дверью раздался тяжелый кашель и стон. Она заскрипела и в моечную вошел Игоревич. Лицо его было все в кровоподтеках и синяках, он держался за голову и, не переставая, стонал.
Николаич с открытым ртом и петлей на шее уставился на Игоревича, который подошел к умывальнику, открыл кран и умылся холодной водой. Николаич от нервного потрясения начал перхать. Игоревич испуганно повернул голову в сторону Николаича и вздрогнул.
— Вот же блин! — со злостью в голосе проговорил он. — Мудаком был, мудаком и остался!
Николаич в ответ заулыбался во весь рот.
— Игоревич, ты не сдох?! Ты жив, падла?! — произнес начальник мастерских и на радостях сделал шаг вперед. Стул тут же отлетел в сторону.
Николаич, держась за веревку, впивающуюся в шею, повис в воздухе и забрыкал ногами. Игоревич спокойно взглянул на это зрелище, снял грязное полотенце с крючка и медленно вытер лицо и шею.
Глава 11
Иди ты в жопу, надувной шарик!
Восьмиэтажное здание больницы одиноко стояло посредиольницы одиноко стояло на ледяной равнины. И только забор, покрытый ярко-синей мерцающей «ледяной пленкой», окружал ее. Не раздавалось ни криков, ни звуков — ничего, что могло напомнить о жизни снаружи. Природа молчала.
Хотя можно ли называть природой отсутствие людей, животных, птиц, насекомых, деревьев, шумных рек — всего того, что умело говорить?
Коварная «ледяная пленка» покрыла снаружи стены здания до третьего этажа. От ее дальнейших действий зависела жизнь всех обитателей больницы. Но мало кто об этом задумывался. Часть людей жили верой в то, что вскоре прилетят военные вертолеты и всех, кто остался в живых, спасут. Часть же людей — особенно те, кого зацепила новая неизвестная науке чума, — не верила уже ни во что…