Молчащий
Шрифт:
— Заходи, заходи.
Чум мамы... Мир, созданный её любовью, усталыми, но неутомимыми руками.
Анико проглотила слёзы. Не надо расстраивать отца.
— Проходи, садись, — сказал Себеруй. — Я сейчас печку затоплю.
Анико хотела сказать, что сама сделает всё, но голос пропал. Отец вышел.
Анико постояла и села на ящик, в котором, помнится, хранилась чайная посуда.
Из всех углов, из каждой вещички на неё смотрели детство и мама. Анико закрыла лицо руками, но прошлое уже пришло к ней, оно стояло перед глазами...
...Отец, вернувшийся с охоты; песцы, что лежат у костра головой
Но самое хорошее начиналось потом. К ним приходили соседи, степенные, с красивыми трубками и табакерками. Некоторые приносили небольшие рога и делали из них ручки к ножам, ложки, пуговицы. Отец, положив около себя неизменную табакерку, начинал петь яробцы-легенды.
Анико усаживалась возле него и могла слушать всю ночь, потому что яробцы очень длинные.
«Зачем я вспоминаю?» — спросила себя Анико. Ей вдруг показалось, что этими воспоминаниями она хочет в чём-то оправдаться перед детством и мамой. И перед отцом.
Поднялась, прошла к месту, где всегда сидела мама, занятая шитьём и своими нехитрыми мыслями. О чём она думала всю жизнь, без неё? Как ей жилось?
Отец появился неожиданно. Чуть коснулся плеча:
— Пойдём пока к соседям.
Анико молча кивнула. Да, там будет легче.
Алёшка, попив чаю, поехал в ночное. Стадо спокойно паслось вдоль речки. Ягель сейчас влажный, и даже самые шустрые олени далеко не уходят. Лёжа на нарте, Алёшка думал об Анико. То, что она изменилась, — естественно. Время берёт своё. Но по тому, как она вела себя при встрече с отцом, Алёшка понял: Анико не останется в тундре и все надежды старика напрасны.
Были у Алёшки и тайные мысли. Он даже сам краснел, когда они приходили. Годы бегут, как олени под гору, а он не женат. Мать уже несколько раз заикалась о невестке и как-то сказала, что есть у неё на примете девушка. Алёшка тогда усмехнулся. Чего уж скрывать, он часто думал об Анико, особенно после письма Пассы. Он, конечно, не надеялся, что она останется в тундре, но вдруг? И тогда... тогда Алёшка сделает всё, чтобы она стала его женой. А как будет доволен старик... Но Алёшка понимал и другое: той Анико, что была в его мечтах, нет. Он знал, что думали пожилые ненцы о своих детях, проучившихся в школе семь-восемь классов: дети уходят.
Сам Алёшка закончил девять классов. И учился неплохо. После девятого приехал на каникулы с мыслью, что это, пожалуй, последнее лето в кругу родных. Потом начнётся большая жизнь и будет не до них. Но вскоре не стало отца, а вместе с ним ушло затянувшееся детство.
В тот день Алёшка с охоты вернулся поздно. Спал до четырёх часов дня. Разбудил его плач. Плакали братья.
«С чего это они?» — подумал Алёшка, подняв голову, да так и замер. Поперёк входа в чум на мокром брезенте лежал отец, неподвижный, огромный.
Алёшка вскочил и нагнулся над ним.
Широко раскрытые глаза отца смотрели на него. Алёшка
закрыл их, но они медленно открылись и снова уставились с прежним выражением недоумения и страха.
Плакал Алёшка тихо, по-мужски сдержанно, положив голову на мокрую и холодную грудь отца.
Отец ушёл, оставив жене четырёх сыновей.
Алёшка стал старшим мужчиной в семье и
Алёшка загрустил. Долго глядел в ночное небо, чувствуя рядом тепло собаки. Она всегда устраивалась у него под боком, что особенно хорошо в буранные дни. Вот кому не о чем думать. Погоняла оленей — и отдыхай себе спокойно. Как говорится, сердце молчит и душа не тревожит.
нико проснулась поздно. На улице лаяли собаки, слышались оживлённые голоса, плач маленьких оленей. Торопливо оделась и вышла. У самых дверей столкнулась с большим быком. Тот испуганно отскочил, остановился и, казалось, с любопытством посмотрел на чёрного человека (Анико была в пальто чёрного цвета).
Подошёл Себеруй. Они с Пассой издали наблюдали встречу Анико и Тэмуйко.
— Это олень твоей матери.
— Он меня почему-то испугался.
— Ещё не знает, поэтому и убежал. Попробуй ему хлеба дать.
Себеруй достал из-за пазухи кусок хлеба.
Тэмуйко при виде лакомства заволновался. Сделал несколько шагов навстречу, но опять остановился. От незнакомого человека тянуло неприятным, нетундровым, запахом.
Анико шла к нему, держа хлеб.Мамин олень. Его ласкали её руки. Он хорошо знал маму, может, и любил. Хотелось шепнуть ему ласковое слово, погладить по стройной шее.
Но Тэмуйко, развернувшись, ушёл к стаду и затерялся среди оленей.
Анико растерянно оглянулась на отца.
— Он привыкнет к тебе. Пусть немного погордится.
Себеруй улыбнулся. Ему понравилось, что дочь огорчена. Значит, не совсем чужая.
— Пойдём. Я покажу тебе твоих оленей.
— Моих? Разве у меня они есть?
— У тебя их много, дочь. Третья часть стада твоя. Да, старик один, умирая, завещал тебе своих.
— А зачем мне олени?
Себеруй не ответил. Но Анико поняла, что её приезд он принял за возвращение навсегда. И верит в это. Но оставаться в тундре глупо. Это означает, что надо переучиваться жить. Перестраивать себя. Ломать всё, что достигнуто за четырнадцать лет?! Зачем тогда надо было учиться?
Праздник в стойбище — редкое явление. Здесь не празднуют даты. А вот удачная охота — праздник, сын у кого-нибудь родится — самый большой праздник. Гость приедет — всем радость.
Правда, за последние годы появились Дни рыбака и оленевода. Но их не особо почитают. Для бездельников лишний повод выпить.
Себеруй велел Пассе и Алёшке заколоть двух годовалых бычков. Туши разделали на речке, где снег был чище.
Анико сидела рядом с отцом на нарте, наблюдала за приготовлениями. Повернулась к отцу. Он нюхал табак. Вспомнила вчерашнюю встречу с ним, грязные усы, своё отвращение и ужас. Стало стыдно за себя, и Анико опустила глаза. Увидела, что пальто в шерсти. Испугалась: а вдруг и вши есть? Хотела сорвать пальто, выбить его о снег. Удержалась. Сделать так — значит опять оскорбить отца.