Молодость
Шрифт:
Отец тряхнул серебряными кудрями.
— Нет, сынок, нас с матерью не трожь. Иди сам, коли такое уж приспичило… Испытай диковинки… А мы останемся на прежнем корню,
С тем и легли спать.
Степан ворочался с боку на бок, думал. То и дело раскуривал в темноте трубку и глубоко затягивался, желая успокоить расходившиеся нервы.
Не спала и Настя. Она тоже думала.
— Степа, — зашептала она, приподнявшись, — зачем ты всех зовешь? Не горюй, подберутся еще такие, вроде нас с тобой, бесприютные! Вот и Матрена согласна!
— Матрена? —
Заплакала Маша, разбуженная их шепотом. Настя попросила Степана зажечь свет. Ветер крепчал за окном, терзая ракитовые кусты, утаптывая соломенную крышу.
Насте почудилось, будто проскакала и остановилась неподалеку лошадь. Затем кто-то приник к переплету окна, хрустнул на завалинке снег. Оглянувшись, Настя вскрикнула: на голенькую Машу смотрели из-за стекла горящие диким пламенем глаза.
— Ты чего? — спросил Степан, поспешно одеваясь. Настя дрожала, бледная, непохожая на себя.
— Он!..
Сунув руку в карман бекеши, Степан ударил плечом в дверь. Грянуло один за другим несколько выстрелов.
— Николка! — долетел с улицы голос Степана. — Живо коней!
— Иду, братка! — отозвался мальчишка уже где-то во дворе.
Через минуту они проскакали галопом мимо окон..
Глава шестнадцатая
Настя стояла посреди избы, прижав Машу к груди. Стояла бледная и немая, все еще слыша в бешеной пляске ветра замирающий стук копыт.
«Что же это? — Она вспомнила страшные глаза Ефима за окном. — Что теперь будет?»
В тот момент, когда раздались на улице выстрелы, что-то надломилось в ней. Словно и не было уверенности, с какой ехала вчера из города, мечтая о новой жизни. Впереди опять поднялся туман и закрыл горизонт, таящий безызвестность и тревогу.
Но сейчас это было уже не главное. Темная бездна ночи, поглотившая Степана, издавала самые разнообразные звуки. Насте казалось, будто она улавливает крики, заглушённые пальбой, тягучий стон… Она как бы видела грузно падающее с коня тело…
— Ах, чего же я стою? Надо людей в погоню! — сказала Настя, словно очнувшись.
Тимофей хмурился, натягивая на костлявые плечи полушубок.
— Эдакая ночь завсегда успеет вору помочь, — прогудел он, ни на кого не глядя. — Уйдет Ефимка отсюда, ежели из города ушел. Парень самому черту сродни!
«Уйдет…» — эхом отозвалось в голове Насти.
И сразу стало ясно, что этого нельзя допустить. Надо поднять всю округу на объявившегося злодея.
Положив Машу в постель и кинув умоляющий взгляд на Ильинишну, и без того потянувшуюся к ребенку, Настя выбежала из дому. Ветер, со свистом носясь вокруг, сек лицо колючей крупой. В избе Романа Сидорова тускло и неуверенно мерцал поздний огонек, от ворот долетали голоса людей, конский храп и топот.
Подходя ближе, Настя увидела мужиков верхом на лошадях. С ними ехал
«На помощь Степану!» — догадалась Настя.
Она смотрела им вслед, дрожа и не замечая холода зимней ночи. Столько обиды и гнетущей беспомощности выражала ее одинокая фигура на завьюженном большаке: ведь там, за деревней, решался кровавый спор…
Сил едва хватило вернуться и прикрыть за собой избяную дверь. Молча опустилась на приступок.
Никто не спал. Ильинишна и Тимофей, одетые, толкались из угла в угол. Мальчики обменивались на печи беспокойным шепотом, девочка ворочалась и похныкивала.
Перед возвращением Насти у стариков произошла небольшая размолвка. Ильинишна не выдержала и сказала:
— Это Ефимка к ней наведался! До ее приезда в наши окна не лезли кобели…
— Ну, ну… Забыла уговор? — сурово посмотрел Тимофей на жену. — Затараторила: «кобели, кобели…» Поменьше языком мели!
Но при невестке утихли. Делали вид, что занимаются каждый своим делом.
Под утро примчался на взмыленной лошади Николка. Не слезая, крикнул в окно:
— Братка не приезжал?
— Нету!.. Мальчуган ускакал.
«Господи… святые угодники, — шептала про себя Ильинишна, возясь у загнетки, роняя из непослушных рук то ухват, то кочергу, то проливая заправленные для варева чугунки. — Послал всевышний наказание нам, грешным… Беда беду стережет!»
Старуха ходила мимо невестки тихими шагами, опасаясь ее чем-нибудь задеть. Но именно эта нарочитая осторожность разрывала сердце Насти, чувствовавшей себя единственной виновницей семейного несчастья,
Настя не порывалась теперь бежать на помощь Степану. Сдвинув брови, держала Машу у груди.
— Вот зима — всему свету кума, — заговорил Тимофей, поглядывая в окно, с явным намерением избавиться от тягостного молчания. — Она, матушка, не различает ни бедных, ни богатых — одним матерьялом накрыла.
Действительно, на дворе густо летели белые пушинки, устилая дорогу, крыши домов, прохожих. Ветер то и дело менял направление, заворачивая облака, будто желая вытрясти из них как можно больше таких пушинок. Кругом стало светло и чисто; деревня выглядела новенькой, повеселевшей.
Настя вспомнила, что первый месяц зимы всегда приносил ей освежающую радость. Тяжелые дела хлеборобов кончались. Можно было отдохнуть. А сейчас она содрогалась от внутреннего холода, чужая среди чужих.
Когда Ильинишна заканчивала топить печь, к избе неторопливым шагом подъехал Николка на хромающей лошади, ведя в поводу другую. Веснушчатое лицо его выглядело усталым и озабоченным. Старики, выскочив из дома, заговорили с ним наперебой. Настя хотела тоже выйти, однако ноги подкосились. С замиранием сердца ловила обрывки фраз.