Молоко с кровью

Дашвар Люко

Лешка вынул бусы из кармана, положил на стол и прикрыл рушником. Через миг Маруся поставила перед мужем тарелку горячего борща и присела рядом. Лешка за ложку взялся и Марусе:

– Рушник подай…

– Сам возьми, – удивилась, – она ж от того рушника вдвое дальше, чем Лешка.

– Да нет, – упрямится муж, – ты подай.

Маруся нахмурилась сердито, вскочила, рушник со стола – дерг! Бусы прозрачные на пол – шлеп! Лешка раздраженно махнул рукой и наклонился под стол бусы искать.

– Эх,

Маруся! Весь сюрприз испортила, – ворчал из-под стола. – Я хотел, чтобы ты рушник подняла и увидела… – Вылез, бусы из горного хрусталя Марусе протянул. – Это тебе, жена.

Маруся бусы в руки взяла, усмехнулась.

– Красивые…

– Надень, – попросил.

Кивнула. К шкафу платяному подошла, перед зеркалом стала, за кораллы было взялась, уже до уха подняла… Замерла. Назад на шею опустила, новые бусы в руках расправила и к груди приложила.

– Ох и красивые… – серьезно так.

– Так надень, – Лешка настаивает.

От шкафа отошла, шкатулку из серванта вынула, открыла, бусы из горного хрусталя осторожно в нее положила…

Закрыла шкатулку, словно крест поставила.

– В праздник надену. Зачем же такую красу каждый день надевать…

Лешка скорее почувствовал, чем понял – не наденет. Никогда не наденет. Вздохнул над борщом, ложку-другую хлебнул и предложил:

– А хату новую посмотреть сходим? Или тоже – в праздник?

– Сходим, отчего ж не сходить.

Новый дом был последней Лешкиной надеждой избавиться от странной Марусиной привязанности к старой, еще бабы Параски, а потом Орысиной хате с вишней во дворе и большим сиреневым кустом у забора. Когда молодые после свадьбы с неделю покувыркались в постели, Лешка предложил молодой жене:

– Идем, Маруся, в мою хату. У меня и места больше, и как раз в центре села. Чего это мы твою маму в маленькую комнатушку загнали, когда у моей матери хата пустая стоит?

Маруся в открытое оконце глянула.

– Подождем немного…

Месяц прошел, полгода, год. Снова лето макушку припекает, а Маруся знай свое – подождем. Лешка даром времени не терял. Как стал при Старостенко заместителем, то все выпытывал, когда ж хозяйство и для него новый дом построит, потому что знал железно: в новый дом из старой материнской хаты Маруся не то что пойдет – будет бежать, аж спотыкаться.

Старостенко Лешку ценил, но учителя с агрономами Ракитному тоже нужны были. Вот и пришлось год ждать, пока на новой улице на околице села появился ряд симпатичных кирпичных домов под шифером и председатель разрешил заместителю пойти к новостройкам первым и раньше остальных выбрать себе любой из домов на улице.

– Смотри! – хвастал Лешка, когда они с Марусей под вечер

наконец добрались до новой улицы, сразу за которой расстилалась степь. – Можем рядом с асфальтом жить, можем вторую от дороги выбрать, чтоб не слышать, как грузовики гудят. А можем аж в крайней поселиться…

Маруся молча рассматривала одинаковые, как близнецы, новые дома. Хорошие, отчего ж не хорошие. Крепкие. Газ есть. Около каждого дома – кусок двора голый, как степь. На улице тоже – ни дерева, ни кустика. Вот просто степь, а посреди степи – дома. Все как на ладони.

– Ох и голая ж улица, – сказала.

– Была бы крыша, – гнет свою линию Лешка. – Сад заложим. Винограда кустов десять. Корову заведем, чтоб молоко, когда дети… пойдут. Цветов перед домом насеем…

– Сирень посадим…

– Можно и сирень…

Всхлипнула Маруся, рот рукой прикрывает.

– Э, нет, – говорит. – Не нужно сирени. Пока вырастет, я и умру.

– Ты чего, Маруся? – удивился Лешка.

– Ничего… Это я так… Дурное в голову лезет. – Слезу утерла, мужа под руку взяла. – Пойдем в дом. Посмотрим, как оно там.

Внутри тоже красиво. Отчего ж не красиво? Веранда застекленная, из нее вход в коридор, из коридора – на кухню и в три раздельные комнаты. Одна – большая да светлая, метров двадцать, не иначе. И две маленькие – метров по двенадцать. Отчего ж не хорошо? Это в Орысиной старой хате всего-то две комнатушки: та, что побольше, с кожаным диваном и зеркальным шкафом, Марусе с Лешкой досталась, а в маленькой и темной, как погреб, Орыся ютится. И газовая плита прямо в коридорчике рядом с вешалкой, на которой Орысин ватник прижился.

– Тут зала будет. – Лешка мерял шагами большую комнату и мечтал. – У меня приятель в кооперации… За месяц может венгерскую стенку достать. И мягкую мебель.

– И окна большие…

– И окна хорошие, – согласился.

– Открываются легко, – к окну подошла, шпингалет вверх, на стекло надавила. – Хорошо…

– Я себе кабинет в одной маленькой комнате сделать хочу, – ведет Марусю дальше. – Старостенко в следующем году точно на пенсию пойдет… Нужно будет хозяйство принимать. Думаю, и по ночам работать придется…

– Это хорошо, – кивнула.

– Что? – остановился.

– Что председателем станешь, – говорит.

– А-а-а-а… – усмехнулся и снова хвастается. – Потерпи, любонька… Скоро книжку заведем.

– Какую книжку?

– Сберегательную, – смеется. – Потому что денег у нас, Маруся, будет – гора. Вот тебе бы чего хотелось?

– Когда? – да в глаза мужу.

– Ну… Не знаю. Вообще…

– Вообще все есть, – ответила. К намысту коралловому прикоснулась.

– А не вообще? Конкретно?