Молот Солнца: Ветка Нируби
Шрифт:
Работу этих дубин он сполна испытал на собственной шкуре. Разбойники напали, когда он упал на траву у какого-то мелкого ручья и с жадность принялся пить холодную воду из пригоршни. Вода быстро стекала промеж пальцев, и тогда он снова зачерпывал, она стекала, а он зачерпывал… А потом боковым зрением уловил какое-то движение слева, со стороны небольшого холма. Повернул голову — с холма к нему бегут пятеро с дубинами в руках.
Никаких сомнений о их целях у него не возникло, и он сразу вскочил. Из оружия у него были только камни, которые валялись тут же, у ручья. Он схватил один камень и без лишних слов бросил его в ближнего
Но остальные и не думали останавливаться. Они приближались настолько резво, что было даже удивительно: как такие громоздкие и неповоротливые на вид создания могут столь быстро передвигаться?
Второй брошенный камень в цель не попал. Точнее, его просто отбили в сторону взмахом дубины. Тогда он схватил третий камень, уже понимая, что положения это никак не спасет.
На этот раз он не успел даже размахнуться, как его сшиб с ног подлетевший грил, а потом тяжелым пинком отправил прямиком в ручей. В воздух взвилась дубина.
— Постой! Постой! — закричал он, выставив перед собой руку.
Рука-то его и спасла. Удар пришелся вскользь по предплечью, зацепил локоть, моментально отозвавшийся острой болью, но голова все же была спасена.
— Вы ошиблись! — закричал он. — У меня ничего нет, я могу показать карманы!
— Да нам ничего и не надо, — с каким-то незнакомым акцентом сказал подоспевший неандер — тот самый, в которого он попал камнем — и коротко заехал ему кулаком в ухо.
Должно быть тут-то он и вырубился первый раз, потому что никакой боли он не чувствовал, только какими-то самыми задворками сознания понимал, что его бьют. Причем, сильно. Но аккуратно — без намерения убить. А потом все окончательно потемнело, и очнулся он уже от того, что начал захлебываться. Резко вскинул голову, чтобы успеть захватить глоток воздуха. Жадно, с хрипом, вдохнул, часто задышал, видя, как с отвисшей губы у него стекает в ручей кровавая слюна.
— Ну все, хватит с него, — донесся сверху тот самый голос с незнакомым акцентом.
— Да, хватит… хватит… — просипел он.
— Хотя… Дам-ка я ему еще разок!
И снова удар — куда-то в солнечное сплетение, и дыхание сразу же остановилось, а следом вновь пришла темнота.
В следующий раз он очнулся от тряски. Попытался открыть глаза, но получилось разодрать только правое веко. Увидел кучу сена под собой и понял, что лежит на дне какого-то фургона и его куда-то везут. Рядом слышались голоса, среди которых он различал тот самый, с незнакомым акцентом. Разбойники говорили о какой-то ерунде — о некой капризной Бо с мясистыми ляжками, о неплохой добыче, которой их сегодня наградил Единый Разум, и о шикарной жрачке, которая ждет их завтра.
Сама собой промелькнула шальная мысль: «Главное, самому не стать этой жрачкой…» Конечно, приятно, осознавать, что тебя ценят, тобой дорожат, считают, что из тебя можно сделать чудесные отбивные, но… Нет!
Ехали около двух часов. А может и меньше — кто же знает? Когда лежишь мордой вниз в трясущемся фургоне, время может растянуться до бесконечности. К тому же если у тебя связаны руки… Да и сено все время норовило залезть в нос, отчего он несколько раз чихал, содрогаясь всем телом и тут же замирая от боли. Разбойники
Потом тряска прекратилась — фургон остановился. Он решил, что сейчас ему прикажут выбираться, и уже приготовился к тому, чтобы перевернуться и сесть, но тут его очень бесцеремонно схватили за ноги и выволокли наружу в один присест. Он едва успел сгруппироваться, когда грохнулся на землю. Увесистый удар ногой в подреберье дал ему понять, что от него требуют встать на ноги. И как бы в подтверждение этого послышался требовательный рык:
— Вставай, мразь, пока тебе кишки не выпустили…
Он понимал, что если бы ему хотели выпустить кишки, то сделали бы это еще там, у ручья, а не тащили бы в такую-то даль. Но объяснять это разбойникам почему-то не хотелось. Он попробовал встать, но с первого раза это у него не вышло, и он снова упал, прямо лицом в грязь. Послышался довольный гогот. Вторая попытка подняться закончилась тем же самым, но гогот теперь стал громче.
— Бобер, предложи господину руку, ты же видишь, что он не может держаться на ногах! — посоветовал кто-то.
А затем почему-то последовал удар дубиной по спине. И тогда он одним рывком вскочил на ноги. Бешенство, до этого момента затаившееся где-то в самых отдаленных ячейках его сознания, вдруг выплеснулось наружу, словно помои из поганого ведра.
— Гнида… Развяжи мне руки, тварь, и я порву тебя, как салатные листья!
— О-хо-хо! — загоготали вокруг. — А он герой! Надо же — салатные листья… Комар, развяжи-ка ему руки, посмотрим какой он герой на самом деле…
Он почувствовал прикосновение к своим запястьям холодной стали клинка, и путы с шорохом упали к его ногам. И тогда он осмотрелся.
Фургон стоял недалеко от бревенчатого домика с двускатной крышей, покрытой соломой. Из длинной трубы вился дымок. У ограды притаился каменный колодец, неподалеку темнел лес. Разбойники стояли вокруг, хохоча и поигрывая своими дубинами, а прямо перед ним стоял бородатый человек, оскалив гнилые зубы и игриво покачивая крепко сжатыми кулакам.
— Шмель, ты же был истребителем птерков в Лали-Тронне! — со смехом крикнул кто-то. — Так путь он полетает!
Все заржали. А он без лишних слов сжал кулак и с силой направил его бородатому Шмелю прямо в красный нос.
Не попал. А вот Шмель попал. Его даже от земли оторвало этим ударом, подбросило в воздух и с хрустом кинуло обратно вниз. Что было потом, он плохо понимал, только пытался закрывать голову от сыплющихся на нее ударов, и думал о том, что его еще никогда в жизни не били так сильно и так часто, как сегодня…
И вот сейчас он очнулся, с большим трудом разлепив веки — даже пальцами пришлось помогать.
В сыром бревенчатом помещении, где он сейчас находился, было сумрачно. Здесь могло бы быть и вообще темно, если бы под самым потолком не было узкого окошка — и не окошка даже, а просто промежутка между двумя бревнами, в которое могла бы протиснуться кошка или даже небольшая собака, но только не человек. Или грил…
Он вспомнил про грила, потому что напротив него, у стены, на охапке сена как раз сидел какой-то грил, скрестив ноги и задумчиво подперев кулаком квадратный подбородок.
— Очнулся, — констатировал грил, заметив, что он поднял голову. — Это хорошо, что очнулся. А я думал, что ты помер.