Морально испорченная
Шрифт:
— Ничего не случилось. Клянусь, — шепчет она, но я ей не верю.
— Точно? — Я сжимаю ее голову ладонями и смотрю ей в глаза, молясь, чтобы она не лгала мне. — Больше никогда так не делай. Никогда… Ты не представляешь, через какой ад ты заставила меня пройти, Би. Пожалуйста… Никогда больше. — продолжаю молить я. Мысль о том, что я мог потерять ее… Я не могу даже помыслить об этом.
— Да, больше никогда. — Она уверяет меня, но я не знаю, верю ли я ей. — Обещаю… — Она замолкает, и я чувствую, как она обмякает в моих руках.
—
— …Перестань… Устала…Спать. — Она бессвязно бормочет, и я испускаю глубокий вздох. Она в порядке.
А затем я замечаю кровь на ее руке и зияющую рану чуть ниже плеча.
Черт.
Я осторожно усаживаю ее на сиденье, пристегиваю ремнем безопасности и еду обратно в наш мотель. Пронести ее внутрь не совсем просто, особенно с учетом, что она в крови. Я стараюсь как можно лучше прикрыть ее пиджаком, что был на ней, и продолжаю нести ее внутрь.
Когда я дохожу до нашей комнаты, меня переполняет чувство чистого облегчения. Я кладу ее на кровать и снова иду к машине, чтобы взять пакеты с покупками, чувствуя огромное удовлетворение собой за то, что мне хватило предусмотрительности спланировать все заранее.
Раздеваю Бьянку и влажной тряпкой начинаю мыть ее тело, чувствуя себя немного спокойнее, когда вижу, как краска сходит с ее кожи.
Так вот что имел в виду Влад, когда рассказывал мне о ее подготовке. Вымыв ее с головы до ног, остаётся лишь пара настоящих синяков. Наношу на них обезболивающую мазь, и начинаю обрабатывать рану на плече.
Рана довольно глубокая. Я промываю ее физраствором, прежде чем нанести суперклей, чтобы закрепить ее, пока мы не сможем вызвать врача. Сжимаю кожу так, чтобы клей схватился и держу ее.
Бьянка вздрагивает раз или два во сне. Когда я убеждаюсь, что клей схватился, я начинаю заматывать ее руку бинтом.
Сидя на полу, я откручиваю бутылку с водой и делаю несколько глотков.
Продолжаю смотреть на спящую Бьянку и размышляю, как быть дальше.
Она вызывает во мне столько эмоций, что я не могу мыслить здраво… Не тогда, когда она рискует своей жизнью и подвергает себя опасности. Те часы, проведенные в машине, следя за движением стрелок часов, были самыми страшными в моей жизни. Беспокойство и бесчисленные «что, если»… Не думаю, что хочу проходить через это снова.
Тогда же я понял, что, несмотря на всю душевную боль, что она мне причинила, я не могу вычеркнуть ее из своей жизни. Я бы точно сошел с ума, думая, не идет ли она на другие излишние риски. А потом был момент в машине, когда я увидел ее такой измученной, но все еще улыбающейся мне.
Именно тогда я понял, что никогда не смогу ее отпустить…
Я провожу пальцами по волосам и издаю разочарованный стон.
Я идиот.
После всего, что она сделала со мной, я все тот же ослеплённый дурак. И я не могу представить свою жизнь без нее…
Я
Я просто люблю ее… Я люблю ее с ее навязчивыми наклонностями и упрямством. Люблю ее за ее преданность и самоотверженность, потому что я ни на секунду не верю, что она не чувствует любви ко мне. Не тогда, когда она поставила свою жизнь на кон, чтобы помочь исполнить мое желание.
Кто так поступает, если не тот, кто глубоко любит?
Я наблюдаю за ней еще несколько часов, и когда вижу признаки того, что она вот-вот проснется, я достаю еду, которую купил ранее, и готовлю ей что-нибудь поесть.
— Адриан? — Ее голос хриплый, когда она медленно открывает глаза, чтобы посмотреть на меня. Я ставлю еду на ночной столик рядом с ее кроватью и приседаю рядом с ней.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо… я думаю. Вода? — Я беру бутылку воды и протягиваю ей, помогая ей сесть, чтобы она не подавилась.
— Спасибо, — бормочет она и начинает опустошать всю бутылку.
— Вот. Съешь это, и мы поговорим. — Я даю ей сэндвич и наблюдаю, как она с большим аппетитом набрасывается на еду.
— Полегче. — Я глажу ее по волосам и одариваю ее ленивой улыбкой, на которую она коротко отвечает, прежде чем вернуться к еде.
— Ты даже не представляешь… насколько я…проголодалась…. — говорит она в перерывах между укусами.
Она быстро доедает все, что я ей принес, и я рад видеть, что ее щеки вновь приобретают цвет.
— Это ты сделал? — Она показывает на свою перевязанную руку, и я киваю.
— Эти ублюдки… Я была слишком уставшей в тот момент. — Она пытается оправдать свою травму, будто это главная проблема.
— Би… Я же сказал, что не хочу, чтобы ты туда ходила. — Я сажусь на соседнюю кровать, готовый излить ей свое сердце.
— Знаю. — Она опускает глаза и действительно выглядит пристыженной. Как будто. — Но я не могла упускать такой шанс. Я знаю, как много это значит для тебя…
— А ты для меня значишь еще больше. — Ее выражение лица застывает от моих слов, словно она не может в это поверить.
— Ты… — Она быстро качает головой. — Ты это серьезно? — слова пропитаны такой надеждой, что мое сердце готово разорваться.
Я беру ее не поврежденную руку и сжимаю.
— Да, — подтверждаю я.
— Но… ты сказал, что я тебе противна. — Она повторяет слова, брошенные мной ей в гневе.
— Я был зол… озлоблен. Ты лгала мне о стольких вещах…
— Как ты можешь? Как ты можешь все еще заботиться обо мне? — Она снова качает головой в неверии.
— Я не просто забочусь о тебе, Би… Я люблю тебя. — Признаюсь я, и ее глаза на секунду расширяются, прежде чем слезы начинают бежать по ее щекам.
— Би? — спрашиваю я, не понимая, что происходит. Она поглаживает мою руку, затем поднимает ее и прижимает к своей щеке.