Моральный патруль
Шрифт:
Жил эстетом, а погиб Совестью?
Видите ли, как сложились мои губы в насмешку над вами, граф Яков фон Мишель, а торжественный вызов в очах чуть припорошен пылью?
Ах, граф! Возвращаю все дурные слова и намёки против вас назад!
Кто я, чтобы судил графа Якова фон Мишеля, и перед лицом смерти осквернял память вашего батюшки, что заступился за вашу матушку на её первом балу, когда она имела виды на злодея?
Вы – благороднейшая душа и возвышенный эстет, на грани платиновой морали художника.
Никогда бы не сравнил вас с тупой, развратившейся, морально униженной обезьяной,
Граф, передайте, дискету – я снял свой подвиг на видеокамеру – моей несостоявшейся невесте графине Натали фон Ростовой.
Пусть видит, что перед лицом смерти, перед гусеницами танка, а они живописно блестели в лучах заходящего – не знаю названия этой Звезды — Светила.
Простит ли меня Натали, морально устойчивая, образец добродетели, целомудрия и эстетического золотого сечения – так капелька росы роднится с бриллиантом. – Князь Мишель де Болконски извлёк из походной изящной бархатной сумочки дискету и вложил в руку графа Якова фон Мишеля, открыл новую сцену истории эстетов (граф Яков фон Мишель старательно отводил взгляд от обрубков ног князя, чувствовал себя мясником и винил, будто сам отрубил князю конечности, а завтра отрубит ноги черной кошке, что неосторожно перебежит дорогу). – Все двери в институте благородных девиц открываются в коридор, и – замечательно, похвально, когда девИцы в белых фартучках спешат на урок арфы.
Натали фон Ростова тоже бегала к чудесному инструменту и находила в нём сходство с разбогатевшим мужиком из древних сказок народов древней Земли.
В тот Солнечный радостный день ничто для меня не предвещало постыдного; я даже разминулся с графиней Мартиной Навратиловой Макиавелли – злая на язык благонравная девушка, лучшая подруга поэтессы графини Моники Левински.
В чудесном настроении я пришёл на званые похороны – на Новотроекуровском кладбище служили поэтическую панихиду по временно ушедшему графу Мабуке Вуду Ростову.
С полагающейся скорбью на лице – скорбь я изучил на уроках грустного прекрасного, имел посредственные баллы, потому что – шалопай, но суть уловил – я подошёл к скорбящей вдове — благороднейшей графине Эвелине фон Ростовой, заметил, что погода сегодня не плачет, но она изумлена кончиной графа Ростова, а по чести никакого оскорбления и сарказма погода не выдержит, словно ей, как собаке, на хвост подвязали банку с красками для росписи Дворцов.
Мальчишки шутили, пугали собак банками с краской, а борзые псы, очаровательные в балетной грации, гигантскими прыжками преодолевали немыслимые расстояния, и только после своей смерти избавлялись от страха перед банкой с краской – так граф Ростов избавился от привычки петь на фотосессиях.
Графиня с должным великосветским упоением приняла мои соболезнования и с лёгким целомудренным поклоном – всем известна добродетель графини Ростовой, направила меня к скорбящей дочери – Натали фон Ростовой.
— На пороге, на пороге жизни и смерти! — графиня Натали фон Ростова вскричала, а затем смутилась, потупилась, носком черной траурной туфли чертила на могильной земле крест.
Я подошёл с утешениями, но графиня, вдруг, черной молнией сорвалась с места, крикнула, чтобы я догонял её среди могил – поэтично;
«Ведь мы не упадём вместе в могилу к моему папеньке, князь Мишель?
Дурно, когда молодая благонравная девица валится в могилу с молодым человеком, на гроб остывшего папеньки – куда смотрят ленивые могильщики, князья Трубецкие?
Засыпали бы гроб, без церемоний, а затем только – поэтический конкурс эпитафий.
Впрочем, не обращайте на мои слова особого внимания, оттого, что я застенчива излишне и конфузлива, особенно на похоронах родителя! – всё это время, пока говорила, графиня Натали фон Ростова бегала вокруг меня, а затем схватила за бахрому на левом панталоне! – Князь!
У вас жук на панталоне; если жука развалите, то он запятнает белизну ваших штанишек, что непозволительно, всё равно, что запятнать честь благородной девицы! – графиня Натали фон Ростова разразилась смехом, а затем – снова в слёзы, словно весенняя переменчивая погода. – Представьте князь, что я, благовоспитанная, морально устойчивая, нечаянно поскользнусь и непозволительно упаду в могилу на гроб своего батюшки, а батюшка прилежно рисовал иероглифы.
Вы, увлечены не мной, упадете рядом – не скажу что сверху, потому что – в высшей степени неприлично, я видела на представлении дурного заезжего театра.
Нам останется одна дорога избежать позора – мне утопиться, а вам – застрелиться.
Но, пока ножки наши не съезжают в могилу, земля рыхлая, податливая, коварная, как преподавательница пения графиня Мэй Малиновски.
Князь, ах, я тоскую и страдаю от потери чувства морали.
Недозволительно долго я беседую с вами, и теперь, как честный человек… вы…
Иначе я прыгну в омут с головой, в хоровод русалок.
Примите извинения за мою болтливость; порядочная девушка молчалива, голос притушен свечкой на паперти; я же, в волнении от ухода папеньки, он даже не завещал мне кресло-качалку — искусная работа викингов… и волнение моё чуть подорвало нравственность – так кротик подрывает куст сирени.
Обещаю вам, князь Мишель де Болконски, что более вы не услышите моего слОва; ухожу в затворницы, поселюсь в живописной деревушке, и мои картины, схожие с бликами Луны…
Ах, князь, замолкаю, и, уверяю, что моего эстетического слова»…
«Невысказанное часто становится частью души, а кусок метала в ноге – часть тела! – я бредил, жар поднимался от ягодиц к вискам, я чувствовал потребность заколоть врага на дуэли. – После того, что с нами случилось здесь, на кладбище, я, как честный человек, в высшей степени порядочный и знатного рода, предлагаю вам стать моей женой.
Не говорю – обязан жениться, потому что слова эти унизительны, они напоминают вчерашнюю простоквашу.
Маменька ваша графиня Ростова нас благословит всенепременно, не в её интересах дочь с потерянной честью, ославленная на кладбище: молодой человек вёл беседу, а затем не предложил руку и сердце; а также я – благороден и самодостаточен, как картины виконта Гегеля.
Мы – прекрасная пара, два лебедя на полотне художника зарождения герцога Андре де Моруа.
Батюшка ваш, хоть и умер, но благословит нас посмертно!