Моральный патруль
Шрифт:
Камень не долетел до черепахи, и в недолёте я увидел Знак, тем более что жар летнего дня переходил в жар лихорадки, у меня подогнулись колени, как у убитого гитариста.
Черепаха уползла, и кто знает, может быть, её потомки вдохновят поселенцев с Земли на новые повести о Братце кролике и Братце Черепахе.
На поле выбежали танцующие дервиши, и кружились, кружились в вальсе балета: белые юбки разлетались, а дервиши кружились до моего головокружения; причем премиленько напевали с тембрами майских жуков.
Сердце моё защемило, а затем отпустило,
На зов дервишей из леса вышли две клонированные, необычайно морально устойчивые овечки – Долли и Колли.
Глаза овечек влажные, агатовые; и я трогал глаза овец – не называл овечек баранами, оттого, что баран – бранное слово, как и слово «ворота».
Многие исследователи живописи и значения жестов находят, что слово «баран» имеет двойственную структуру, как и женщина.
Женщина – гермафродит по природе, в ней два начала – самка и самец, оттого, что женщина может носить в чреве самца.
Ребенок мужского пола, с мужскими вторичными половыми органами, но в животе женщины, разве это не гермафродизм, от которого на очах выступают слёзы радости?
В слове «баран» зоофилософы находили и древнее значение – «таран».
Но для меня на лужайке, что «таран», что «баран» – под настроение, ибо я выбрал свой путь – не убий, но прости грехи убийцы.
С того лужка, когда танцующих дервишей сменили танцующие балерины – выпускницы института благородных девиц, потрясающе скромные девушки, в отличие от балерин пришлых, разнузданных – я вышел с каменным намерением стать падре.
Желание моё осуществилось, и я много плакал, даже видел галлюцинации, но молчу о них, потому что в каждой галлюцинации прыгает чёрт с рогами.
Ваше же душевное состояние, князь Мишель де Болконски, я определяю верно, потому что – падре я; если художник на пустом холсте видит готовую картину, то я ещё до беседы с вами понял, что вы в смятении из-за женщин.
Пожалуйста, чаще вдыхайте воздух, а то потеряли лицо, и вот-вот умрете от кислородного голодания – так погибает оперный певец на высокой ноте, певцу стыдно вздохнуть, пока не закончилась нота.
Полагаю, князь Мишель де Болконски, что вы обручены с одной дамой, но неосторожно дали согласие другой даме, потому что вошли в щекотливое положение, когда обязаны жениться, словно вас на кол посадили натурщиком.
Теперь же вы, судя по вашему сияющему ста свечами лицу, думаете, что нашли выход из морально приниженного состояния: возьмете в жены одну благородную девицу, а другой предложите соавторство в написании книги, картины или пьесы – род искусства не важен, потому что не важны рога у чёрта – кривые по теории Лобачевского они или прямолинейные Декартовы.
Нет, князь, так с людьми не поступают, особено, если человек – робкая конфузливая воспитанница или выпускница института благородных девиц! – падре Гонсалез помахал золотым кадилом перед моими прелестными ресницами (высший бал на конкурсе стилистов за загнутость ресниц). – Овечки Долли и Колли тоже
Ах, князь Мишель де Болконски!
Зло наказано, а добродетель восторжествует, особенно, если знает замысловатые балетные движения; даже овечки танцуют вальс.
В обмане не представляете, во что превратится ваша семенная жизнь, если возьмете девушку, полагаю, что она – благородная графиня целомудренная, – возьмете только из добрых побуждений, потому что обязаны из-за случая жениться, как потрогал пирожок – покупай.
Девушка высокой морали никогда вас не укорит, не пожурит за то, что взяли в жены, но проживёт с вами долгую, полную эстетических приключений жизнь, под гнётом – так варвары солят капусту и мясо.
Каждый день ваша кроткая высоконравственная жена будет думать по несколько раз,
«Ах! Свадьба наша состоялась не по любви, а из-за несчастного случая, что не стоит даже убитой картины Гогена.
Мой муж князь Мишель де Болконски взял меня из жалости, потому что бросил тень на мою репутацию; после запятнания вынужденно женился, но никак не романтически, не со стрелой Амура в разинутой груди.
Бедная я, несчастная, прозябаю, словно зяблик, без любви.
Но я никогда ни чувствами, ни дрыганьем ног под постылым любовником, ни улыбкой кривой не выдам своего недовольства, оттого, что жена – вторая страница в книге мужа, и кротко, мысленно заламывая в отчаянии руки от тоски, но с добрыми словами на устах, пройду за мужем хоть в цех изготовления кирпичей для Дворцов.
Нет любви, но мораль требует, чтобы я исполняла супружескую обязанность, не огорчала мужа, а делала вид, что люблю его пуще консерваторских абонементов!»
Ваша жена будет мучиться духовно, но наружно ручку вам пожмёт, назовёт милым муженьком, скажет, что питает лучшие к вам чувства, боготворит вас, назовёт великолепным волшебником, скажет, что у вас – родственные души.
Ложь, клевета во спасение морали – вам ли нужен этот путь, когда каждую ночь ваша жена рыдает в подушку, а незримый кинжал аморального поведения целится вам в мозжечок?
Соавторство со второй вашей дамой, что обманули, не взяли в жены – тоже сомнительно, как поганый гриб.
От поганого гриба иногда польза, но от женщины, которой пренебрегли – только яд змеиный и поганочный.
Вы к ней со всей душой – игра на рояле в четыре руки, а ваша соавторша затаит обиду, но опять же не покажет, потому что благородная, высоконравственная выпускница института благородных девиц, словно два цветка в одном погребальном кувшине.
Фальшивые ноты, лыко не в строку, наступить на пятку в вальсе – всё поимеете от соавторши, что даже комиссию по несовершеннолетним возглавит, лишь бы вы хлебали луковую похлёбку, а потом от вас луком бы неблагородно разило за версту». — Рукав рясы падре закатился собачьими очами в снег, я увидел татуировку: скрещенные валторна и фагот.