Морена
Шрифт:
– Вот как значит… – Агата поднялась, и уж больше не страшась холода да половиц деревянных, что сейчас будто изо льда были сделаны, подошла к окну.
И вновь примерещился ей тот самый, в синем кафтане. Будто стоял он за осиной, да глядел на избушку их, словно знал, что сейчас Агата в окно выглянет.
Моргнула девушка – и нет как не бывало его. Знамо, померещилось. А вот березонька молодая, что росла у дома, да за которой Агата ухаживала, в зной поливая да зимой от зайцев ствол ее лапником еловым укрывая, да подвязывала по первости, чтобы не задел кто ненароком, сломана была – знак того, что дом ведьмин. Так
– Вот как значит… – в душе Агаты поселилась злость.
Она вспомнила, что сарочины, напавшие на деревню, тенями жуткими были побеждены. Помнила Агата и как жизнь сохранила Усладу и Зоряне. Знала, что спасла деревню от разорения силой своей пробудившейся.
И вот чем отплатили ей?
А Услад?.. Тот, кто себе взял, забрал то, что по праву ему не принадлежало – честь девичью. Предав в первый раз, во второй не погнушался вовсе из деревни ее выгнать, всем рассказав, что случилось на Горке Красной и чему свидетелем он стал. А ведь кроме него никто не видел, как с рук Агаты чернота та стекала…
– Отплатил ты мне за добро, – в голубых глазах сверкнула не то боль, не то гнев, не то злость.
Захотелось Агате прямо сейчас вновь те ломаные тени увидеть, отправить их в дом к Усладу, ко всем тем, кто их с Яговной прогнать хочет, чтобы узнали они, какого это – неблагодарными быть.
Но, будто почуяв настрой внучки и мысли ее прочитав, Яговна положила ей на плечо сухую, сморщенную старческую ладонь:
– Негоже на зло силы души тратить. Его и так в мире полно, чтобы ещё больше взращивать.
Глава 7. Гостья…
– Бабушка, а что это за тени и отчего они меня слушаются? – спросила Агата, собирая вещи в узелок, то и дело поглядывая в окно, за которым солнце уже клонилось к закату.
Скромным узелок вышел. Потому как не нажили они с Яговной добра, пока жили тут. Да и немудрено: внучка малая да бабка старая. Откуда тут уж чему взяться?
– Хотела я с тобой поговорить да предупредить, – Яговна тяжело вздохнула и села на лавку.
А Агата заметила, как в старых выцветших глазах блестят слезы.
Редко Яговна плакала. Да вот так, почитай, Агата и видела всего раза два, когда та плакала. Один раз, когда Камыш умер – пес их старый и верный, да второй раз, когда ласточка мертвая ей в ладони упала. Сидела тогда Яговна на крыльце, а Агата рядом крутилась, все травинки собирала. И тут с неба ласточка камнем упала. Да не куда бы, а прямо Яговне в ладони. Да так и осталась лежать бездвижно.
– Бабушка, ты чего плачешь? – спросила тогда маленькая Агата, видя, как по морщинистому, загорелому лицу бабушки Яговны текут слезы.
– Да ничего, внучка. У каждого свой век. Просто и мне когда-то, как вот этой ласточке, проститься с белым светом придется да тебя оставить. Вот и взгрустнулось.
– Ну что ты, бабушка! Ты ещё сто лет проживешь, – и Агата обняла старую Яговну, а та погладила ее по голове, повторяя сказанные внучкой слова. – Ещё сто лет… сто лет…
И не видела Агата, что слезы из глаз Яговны так и текли, не переставая.
И вот теперь в третий раз на ее лице блестели слезы:
– Дар в тебе спал. Да только надеялась я, что не проснется он. А вчера,
Так на голубом весеннем небе, ещё не предвещая грозы, появляются первые темные невесомые тучки, да уносятся прочь, будто не решаясь пролиться дождем. Замирает природа, стихает ветер и песни птиц. И ты точно знаешь, что ещё чуть-чуть и наползет, появится на горизонте тяжелая, темная туча, сверкнет она молнией, обрушится громом и прольется дождем.
Так и обычные простые слова, произнесенные Яговной, поселили в душе Агаты тревогу. А отчего тревожится, она и сама до конца не знала. Но уж точно не деревенские страшили так ее старую бабушку. Уж коли дали они время до заката, так и нечего тут переживать. Раз прошлой ночью не пришли, зла не сотворили, то и теперь не сунутся.
А на душе меж тем будто кошка когти поточить решила, впиваясь когтями острыми.
– Бабушка, а откуда этот дар? Почему он у меня, и что за сила это такая? Да зачем…
Не успела Агата задать свой вопрос до конца, не успела Яговна ей ответить, как дверь в их ветхую избушку открылась, и на пороге появилась древняя жуткая старуха.
Казалось, сделает она шаг и рассыпается трухой, как пень, муравьями изъеденный.
А вместе с ней в дом зашел и воздух холодный да сырой, ночной, болотный.
И Яговна, будто и не была она старой, встала перед Агатой, да закрыла собой:
– Рано же ещё, ребенок она совсем, – в ее голосе слышалась мольба.
– Пришло время, – прокаркала древняя старуха, будто ворона, да зыркнула недобро на Агату.
Глава 8. Река
И у Агаты сердце вниз упало. И не двинуться, не шелохнуться. Не встать перед Яговной, да собой не заслонить.
– Смотрю, и вещи уже собрала, – старуха с жуткими, словно пустыми глазами одобрительно покачал головой. – А раз так, пошли.
И, несмотря на стоящую на ее пути Яговну, она схватила Агату за руку и потянула в сторону выхода.
Да так крепко ее пальцы на запястье девичьем сомкнулись, будто и не рука это человеческая, а кузнецом кованная железная была.
– Бабушка! – крикнула Агата, протянув руки к стоявшей в избе Яговне.
Да только какая уж тут помощь. Выбежала Яговна вслед за внучкой, да остановилась, напоровшись на взгляд пустых глаз старухи.
А остановившись, замерла, вскинула руки кверху, и Агата увидела, как руки и ноги той, кто ее воспитывала, той, кто и был одним-единственным человеком родным да близким, становятся, словно кора на дереве. Скрючились ее ноги, выгнулись пальцы, исказило лицо гримаса жуткая, горечи полная, и осталась стоять на том самом месте, где ещё мгновение назад стоял человек, берёза.