Морской узел
Шрифт:
— Чего ты здесь ошиваешься? — прервал его размышления недовольный голос. — Разве ты не знаешь, что этот берег принадлежит моему отцу?
Лои обернулся и увидел мальчика-подростка, сердито смотревшего на него.
— Здравствуй!
— Но мальчик не ответил на приветствие. Он был худой и длинный как жердь, одет в серый костюм и белую рубашку с бантом на шее. На тонких ногах болтались черные резиновые сапоги. Лицо мальчика было бледное и невыразительное, он холодно рассматривал Лои, словно тот был марсианином, случайно очутившимся на берегу моря. Мальчик заметно
16
Исландский праздник, который отмечается в первое воскресенье июня.
— Говоришь, этот берег принадлежит твоему отцу? — спросил Лои, когда они вдоволь насмотрелись друг на друга.
— Да, и этот берег, и сельдяной склад, и два судна, которые сейчас причаливают, и вон те дома, и все люди, которые на него работают. Он — самый богатый человек в Исландии, а когда он умрет, все это перейдет по наследству ко мне.
Голос подростка звучал тихо и глухо. Лицо его оставалось безжизненным.
— Если люди работают на твоего отца, это не значит, что они принадлежат ему, — сказал Лои, оправившись от изумления.
— Ему принадлежу я, принадлежит мама, — принадлежат его рабочие. Это всё его собственность. Ты, видимо, плохо разбираешься в деньгах… Сколько тебе лет?
— Восемь… скоро исполнится девять.
— А как тебя зовут?
— Лои Кристинссон. А тебя?
— Ислейвюр. У тебя есть сколько-нибудь денег?
Лои покачал головой, крепко сжимая в кармане свои банкноты. Ислейвюр продолжал разглядывать его.
— Что ты делаешь в этой дыре? — спросил Ислейвюр, проведя рукой по своим стриженным ежиком волосам. — Приударяешь за какой-нибудь работницей?
— Ты что?! Я на промысле. Наше судно ожидает разгрузки, мы не можем выгрузить улов, пока…
— А тебе платят?
— Конечно.
Ислейвюр кивнул, по-прежнему не сводя внимательного взгляда с Лои.
— А ты чем занимаешься? Работаешь на складе у своего отца?
Ислейвюр скорчил гримасу, словно ему напомнили о чем-то неприятном.
— Ты что, псих? — чуть слышно произнес он.
— Разве тебе здесь не интересно?
— Какое там интересно! Тут же никто не видит дальше сельдяной бочки.
— По-моему, тебе было бы полезно поработать на разделочной площадке.
— А по-моему, ты недоумок, — сказал парень. — Неужели ты считаешь, что я стану мараться на каком-то складе? Это меня мамаша вытащила из Рейкьявика и заставила три недели торчать здесь, рядом с вонючей жиротопней. Пригрозила, что иначе не возьмет меня в Германию.
— В Германию?
— У меня мать немка. Du bist ein Dummkopf [17] ,— сказал Ислейвюр и, задрав голову, посмотрел на небо.
17
Ты
Лои на мгновение притих от этих незнакомых слов, которые, видимо, относились к погоде.
— А ты знаешь, что такое лабардан? — нашелся он.
— Это по-немецки? — спросил Ислейвюр, и в его серых глазах промелькнуло подобие интереса.
— Нет, — спокойно отвечал Лои. — Это по-русски.
Ислейвюр подошел ближе.
— Ты знаешь русский?
— Нет, не знаю… Но у меня предки оттуда.
— Врешь ты все! Может, ты коммунист?
— Нет, я дальвикец.
— А что означает лабардан?
— Это такая треска, которую особым образом разделывают и вялят. У нее вырезают потроха, оставляют хвост и…
— Только-то!.. Треска меня не интересует. Это же не рыба. Из всех рыб самая стоящая — сельдь.
— Что правда, то правда, — признался Лои.
После этого лингвистического сражения они молча согласились на перемирие.
Немец остался стоять прямо, засунув руки в карманы, а русский нагнулся за кругляшом, которым он запустил в пролетавшую мимо чайку-моевку.
— Где же ты работаешь? — спросил Лои, продолжая бросать камешками в чаек.
— Нигде… Хочешь, пойдем со мной? Я тебе покажу отцовский склад.
Лои перестал швыряться в птиц, и мальчики двинулись вдоль берега: один — худой как щепка, в сером костюме, другой — коренастый и плотный, в вязаной фуфайке и парусиновых штанах. Похожими у них были только резиновые сапоги, без которых по здешним дорогам было не пройти.
Возле склада Ислейвюр показал на мужчину крепкого сложения, катившего полную бочку:
— Это актер, он иногда выступает по радио.
Сейчас как раз выгружали улов с одного из судов, принадлежащих отцу Ислейвюра. Сельдь зачерпывали мерным ковшом и переваливали в вагонетки, которые везли ее по рельсам и сбрасывали в специальные ящики.
— Это бригадир, — указал Ислейвюр на человека, отвешивавшего соль. — А вон та женщина, в синем платке — королева красоты. Не понимаю, как королева красоты может докатиться до засола сельди… Dummkopf.
— Королева красоты?
— Ну да, здесь работают королевы красоты, артисты, учителя, министры, алкоголики, поэты, крестьяне, портнихи, мошенники — крупные и мелкие… Кого здесь только нет! И все они копаются в этой мерзости ради нескольких крон!
— Сельдь — это не мерзость, — решительно возразил Лои.
Ислейвюр взглянул на него, собираясь еще что-то сказать, но тут их окликнула работавшая на засоле девочка.
— Мальчики, подойдите сюда, у меня к вам дело!
Лои направился к ней, а Ислейвюр остался стоять на месте, презрительно морща нос.
— Можешь сбегать для меня в лавку? — спросила девочка, когда Лои подошел к ней.
Девочке было лет двенадцать-тринадцать. В том же закуте возле ящика с сельдью работала взрослая засольщица: она разделывала рыбу, вырезая ей горло и жабры.