Морской волк. 3-я Трилогия
Шрифт:
Кравченко Федор Иосифович
Герой Советского Союза
Командир 3-й Гарибальдийской бригады
— Я, гражданин Свободной Италии, вступая в ряды Итальянской Народной Красной Армии, принимаю присягу и торжественно клянусь….
Вот они, наши будущие бойцы. Разномастно одетые, и городские, и крестьяне, и дезертиры из королевской армии (этих можно узнать по щегольским шляпам с петушиными перьями — как сохранили?). Годами от совсем мальчишек (сколько из них отсеются, узнав что война, это не романтика, а тяжелый труд), до мужиков в возрасте, обстоятельных и степенных (а эти пожалуй, самые надежные — уж если выбрали сторону, то идут до конца). Уже прошедшие у нас первичный «курс молодого бойца» — физподготовка, уход за оружием, обустройство лагеря, внутренний распорядок. Хорошо еще, здесь нет снега, хотя зима — но еще не горы, а лишь предгорья. А то бы учились спать в шалаше, на пучке соломы поверх льда.
Вооружены все. Немецкими винтовками, и пулеметами
— …быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную тайну…
Здесь в Италии тоже было подполье. Правда, если сравнивать с нами, то больше похоже не на эту войну, а на борьбу с царизмом — забастовки, нелегальные газеты и листовки. Партизаны здесь появились совсем недавно, когда пришли мы. Еще до немцев, с чисто диверсионными целями. Затем, 8 января, в ответ на ультиматум товарища Сталина (совместно с союзниками) стали выпускать арестованных коммунистов. А уже 9 января (ну, как у нас царь!) солдаты начали расстреливать народ на улицах, а полиция втихую хватать кое-кого из отпущенных. Но наши тоже не лаптем щи хлебали — товарищи пробирались на север, и как из встречи отрядов Ковпака и Руднева в Брянских лесах возникло знаменитое партизанское соединение, так и наша Третья Гарибальдийская ведет свою историю от объединения одной из групп Осназ с отрядом товарища Пьетро Секкьи, он теперь наш «руднев» — наш комиссар.
12 января в Италию вошли немцы. В этот же день, как нам сообщили, в Загребе был организован Комитет Национального Освобождении Италии, во главе с товарищем Тольятти. А по всей Италии едва не началось восстание — все были наслышаны, что творится по ту сторону Альп, во Франции, когда озверевшие гитлеровцы под конец вели себя совсем как у нас, расстреливали сотнями, сжигали целыми деревнями. Входя сюда, эсэсовцы также не церемонились с населением — хотя Италия вроде как союзник Германии, но такова суть германского фашизма, если все они «сверхчеловеки», то значит, имеют право — встав на постой, вели себя как хозяева, грабили, насиловали, расстреливали за любое сопротивление. Во Франции у эсэсовцев Достлера было правило, входя в деревню, где до того, или возле которой, было совершено что-то «антинемецкое», немедленно расстреливали мэра, священника, учителя — наиболее уважаемых людей, чтобы показать остальным, что их ждет. Здесь тоже было так — знаю случай, когда в деревне, километров за полста отсюда, кто-то влепил в эсэсовского солдата, заряд картечи — немцы так и не сумели найти виновного, и тогда расстреляли мэра, попа, и еще десять жителей на выбор, а приехавших итальянских жандармов избили и выгнали, отняв оружие. Но в большинстве, тогда, в самом начале, в свой же народ стреляли итальянские солдаты, по приказу своих фашистских офицеров. И восстание было подавлено, как часто бывает со стихийными и неподготовленными выступлениями — но угли остались тлеть. А главное, народ понял, что их вождь Муссолини отныне сидит на немецких штыках. И здесь, на севере, где горы и леса, начали возникать партизанские отряды. «Бригады», как они сами себя называли. Здесь бригадой называют полсотни человек, разбитых на «звенья», по десятку каждое. У советских же партизан, бригада — по образу и подобию армейской, от трех до семи отрядов-батальонов, каждый в три роты по сотне бойцов, еще отдельно роты разведки, пулеметная, артиллерийско-минометная, штаб с тыловыми службами — всего до полутора-двух тысяч человек. И конечно же, диверсионная рота — в настоящий момент, единственное подразделение Третьей Гарибальдийской, укомплектованное полностью.
— …беспрекословно выполнять все приказы командиров и комиссаров…
Вспоминаю, сколько у нас в ту, первую зиму, намучились с «партизанщиной», хочу воюю, хочу нет, никого не слушаю, и ты вообще кто такой, командир? Как правило, такие отряды погибали при первой же карательной экспедиции, или разбегались после первого же настоящего боя. Или, что самое худшее, превращались в банды — забившись в глубину леса, и совершая вылазки лишь за продовольствием, отбирая у своего же населения. Настоящим партизанам такие банды были лютыми врагами, поскольку вбивали клин между партизанами и народом — а потому, после давили их беспощадно, как полицаев; но в самом начале это крови попортило немало. А в сорок третьем уже все большие партизанские соединения имели военную организацию и дисциплину, по приказу Большой Земли совершали рейды в сотни километров по немецким тылам, в заданный район — и все сражавшиеся там усвоили, без дисциплины не может быть войны! И эта дисциплина должна быть сознательной, а не бездумной! Вот наверное отчего было решено, что гарибальдийские бригады будут создаваться изначально как коммунистические, без всякой демократии. В каждой есть бригадный комиссар, и в каждом из четырех батальонов бригады есть батальонные комиссары, и в каждой из трех рот каждого батальона есть ротные политруки. Интересно, у нас большие партизанские соединения, имеющие регулярную связь с Большой Землей, официально считались воинскими частями РККА, имея даже свой номер полевой почты, а все бойцы и командиры числились военнослужащими, с присвоением воинских званий, сроками выслуги и денежным содержанием (по
— …клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь доверенное мне военное и иное имущество…
Когда до нас дошел фронт, летом сорок третьего, то мы ждали, что соединение будет расформировано, а личный состав — кто на фронт, кто на работу в тылу. Однако же нас, ковпаковцев, сабуровцев, и еще кого-то перевели в штаты НКВД. А до того еще был «диверситет», как мы называли курсы, где мы и учили, и учились, сами передавая опыт, и учась опыту этой войны. Затем большинство ушло на фронт — не с немцами, а с бандеровской и польской нечистью, уж этот враг хорошо нам знаком! — а мы, подрывники-диверсанты, остались. Чтобы разлететься уже персонально, кто куда — много позже я узнал, что Всеволод Клоков, Володька Павлов, Митя Резуто попали аж в Ирак, к курдским товарищам, рвать немецкие нефтепроводы. Ну а мне припомнили опыт Испании, и как я на Волыни сделал диверсионный отряд из сотни необученных деревенских парней. И вот — Италия. В тридцать седьмом убивал этих берсальеров под Теруэлем, теперь учу их соотечественников, как самое справедливое общество построить.
Нам все же в чем-то было легче. Ну не было такой спешки — чтобы подготовить даже батальон за пару недель! В РККА, несмотря на военное время, гоняли бы до фронта не меньше двух-трех месяцев, а то и полгода! Впихнуть в этих, пусть даже горящих энтузиазмом, помимо одиночной подготовки, основы тактики малых групп, бой в лесу, в горах, в населенном пункте! Слаживание в составе отделения, взвода, роты. Батальон в партизанской войне, это высшая тактическая единица, а вся бригада, уже оперативно-тактическая, обычно же батальоны сражаются вместе, если противник очень серьезный, и то, у каждого своя частная задача и свой маршрут выдвижения и отхода. Нам приходилось учиться собственной кровью — здесь же и расскажут, и покажут, и научат, как надо — но командирам, они же инструктора, не позавидуешь! Время, время — а сколько его у нас?
В партизанской войне очень важен начальный этап. Когда собственно боев мало и враг в благодушии — но формируются основы: организуются сами отряды, закладываются базы, собирается оружие, налаживается связь, изучается обстановка. У нас сейчас, по большому счету, это и происходит — но ведь план диверсий, прежде всего на железных дорогах, никто с нас не снимал! Вот отчего наша диверсионная рота, это по сути, самая воюющая: ходили мы уже на железку, что идет через Тренто от австрийской границы, закладывали «минные поля», серии МЗД-5. Ой, что там было — немцы ведь непуганые, войска тут они, правда, в основном с запада вводили, и морем, но и здесь тыловое снабжение шло, и маршевое пополнение личным составом. И прервали мы движение напрочь — когда мины уже под рельсами, и приборы срочность отрабатывают, на боевой взвод через сутки, через двое, через неделю, бесполезно уже этот участок охранять, хоть ты там укрепрайон вдоль дороги сооружай!
Но вот внимание немцев к себе мы привлекли, это минус. И значит, следует ожидать от них активных действий. От карательной экспедиции, если они найдут незанятую дивизию, до самого опасного для нас, посылки егерей. Ведь кто для мышей опаснее — десяток котов, или один горностай, такой маленький, что в любую норку пролезет? И на месте самого главного немца, не найдя лишней дивизии, я бы послал свой «осназ», персонально против нас, русских товарищей, как цементирующей и организующей силы. Есть у нас конечно и свои «егеря», разведрота, изначально был наш осназ, но так как часть товарищей пришлось поставить на должности командиров рот и взводов, да и было наших все ж не рота, пополнили конечно рядовым составом из местных, наиболее толковых, отчаянных и надежных. Но все равно, специально натасканные егеря, это страшно, встречались мы с такими в Полесье в самом конце! Причем опасны могут быть и малыми группами, и ночью, и в глубине нашей территории — в отличие от армейцев, которые за пределы гарнизонов вылезали даже днем в числе не меньше чем ротой. А прибытие крупных сил, чтобы прочесать весь лес, это процесс небыстрый, и хорошо разведкой обнаруживаемый — а вот о появлении взвода егерей ведущих против партизан по сути, партизанскую же войну, можно узнать, лишь когда в самом сердце партизанского края начинают бесследно пропадать люди, и целые группы, идущие на задание, или в соседний отряд. И хорошо, если в отряде находились охотники-лесовики, кто могли играть с таким врагом на равных — иногда же единственным выходом было, срочно просить Большую Землю прислать группу осназа, летом сорок третьего уже можно такое было позволить.
Разведчиков и диверсантов в бригаде даже по внешнему виду легко отличить. Все в наших камуфляжах, и с нашим орудием, ППС, СВД, СВУ — совсем как советские солдаты, вот только на головах у местных товарищей вместо пилоток береты, зато с нашими звездочками, или все те же «петушиные» шляпы, тоже со звездочками на тулье. Впрочем, не только среди разведчиков, но и во всей бригаде считается очень почетным быть похожим на советских — поскольку именно мы сейчас задаем фашистам перца! Но наши камуфляжи, кроме как у разведчиков и диверсов, редкость. Зато носить нашу форму, считается большой привилегией. И даже оружие — немецким, которого много, мы охотно делимся с прочими мелкими отрядами и группами, кто пока возле нас, но еще не под нашим командованием, а вот советское у нас самих, лишь у тех же разведчиков-диверсантов, и у командиров-инструкторов. В итоге же итальянцы сделали выводы совершенно неожиданные — ладно, автомат, но чтобы за нашу мосинку отдавать две немецкие винтовки? А когда очередным рейсом привезли партию советского обмундирования — так за него едва не дрались! Хватило, конечно не на всех. Но вот знаки различия, строго по Уставу, самодельные петлицы с треугольниками или кубарями, у всех, принявших Присягу (и этим гордятся, как отличием наших «Красных Бригад» от прочей партизанской слабоорганизованной мелочи). Ну а до парадных погон дойдет еще нескоро.