Морской волк. 3-я Трилогия
Шрифт:
И был напоследок еще один разговор. С тем, кто в «демократические» времена был известен, как один из главных сталинских злодеев.
Генерал-лейтенант Лев Захарович Мехлис,
Член Военсовета
4-й Украинский фронт
Не любят? Ну, так я не девушка, чтобы меня любили!
За своего не считают? Наши, советские командиры, простите, офицеры — а рожи скорчили, как «благородия», увидев агента Третьего отделения. Хотя у тех жандармов, если подумать, функция была та же — следить, чтобы все было по государевой воле. Ну а армия, а особенно флот, что тогда, что сейчас — свои за своих горой. Бардак, а то и явное преступление, и прикроют, и покроют, «сами разберемся» — а это чревато. Даже если в конкретном случае действительно разберутся — вместо урока
…Самая неприглядная картина организации управления войсками. Комфронта Козлов не знает положения частей на фронте, их состояния, а также группировки противника. Ни по одной дивизии нет данных о численном составе людей, наличии артиллерии и минометов. Козлов оставляет впечатление растерявшегося и неуверенного в своих действиях командира. Никто из руководящих работников фронта с момента занятия Керченского полуострова в войсках не был…
(Прим. автора — здесь и далее, доклады Мехлиса в Ставку подлинные).
Январь сорок второго, Крымский фронт. Он, Мехлис, ведь пытался тогда — предупредить, предотвратить. Как вообще можно было командовать, если штаб поначалу находился в Тбилиси, и лишь по его, Мехлиса, настоянию, переехал в Керчь? А Козлов совершенно не годился на место командующего фронтом. И опять же, не кто-то, а товарищ Мехлис требовал от Ставки срочно поставить сюда Рокоссовского — но не успели. И каков поп, таков и его приход — каков комфронтом, такие у него и командармы!
…Командующий 44-й армией Черняк — безграмотный человек, неспособный руководить армией. Его начштаба Рождественский — мальчишка, а не организатор войск. Можно диву даваться, чья рука представила Черняка к званию генерал-лейтенанта…
Террор, расстрелы перед строем, невзирая на чин? Было и такое. Еще с финской — а как было поступить с Виноградовым, который бездарно погубил свою дивизию, а сам удрал в тыл? Еще можно простить неумение и безграмотность — тот же Черняк, разжалованный до полковника, вполне справлялся с дивизией на второстепенном фронте. Это была совсем другая война, к которой не подходил прежний опыт — того же Козлова, прапорщика Империалистической войны и комполка Гражданской, Черняка — пулеметчика царской армии и взводного в Польском походе РККА — и самого Мехлиса, фейерверкера (по современному, сержанта) Второй артиллерийской бригады.
Не хватало опыта и таланта, нужных для этой войны — и оттого ошибки были неизбежны. Но нельзя прощать трусость, подлость и предательство. Власов перебежал к немцам, будучи уверен, что при выходе из окружения его расстреляют — очень может быть, что, и расстреляли бы, за допущенные им грубейшие ошибки, обернувшиеся большой кровью. Хотя там не один Власов был виноват.
Мехлис был на своем месте — наркомом Госконтроля. Где его фанатичная преданность товарищу Сталину, а также честность, неподкупность, личная храбрость — были незаменимы. Кадры решают все — насколько прав был Сталин, сказав это! Человек на своем месте справится с задачей, если ему не мешать. Иначе же жди беды, рано или поздно!
И потому Мехлис был не то что обижен, разве можно обижаться на Вождя — как удивлен фактом появления возле него людей с особым допуском, как-то незаметно составивших «ближний круг» Первого лица. Равно как и информации с невиданным раньше уровнем «ОГВ» — особой государственной важности — к которой не было доступа даже у членов ЦК. В то же время нельзя было не признать, что решения, принимаемые новым кругом посвященных, всегда были беспроигрышными — касаемо стратегии, политики, экономики, кадровых решений. Хотя логика их была совершенно непонятна. В крупную немилость впал Хрущев, и все, кто был к нему близок. А кое-кто из ответственных товарищей попытался очень осторожно — нет, не помешать, а прозондировать, кто и что за всем этим стоит — и тут же был окорочен, кому-то просто разъяснили пагубность их поступков, в вежливой и не очень форме, кого-то сняли с должности и загнали в самую дальнюю дыру, а кто-то даже и вовсе пропал бесследно. Причем Хрущева и в
Теперь Мехлис знал ответ. Но ни в коем случае не поделился бы с этим преступником, заслуживающим, на его взгляд, самой суровой кары. Вождя решил грязью облить, как какую-то троцкистско-зиновьевско-бухаринскую сволочь? Вот только Сталин приговаривал побежденных противников — а этот решил уже мертвого, на кого бы при жизни и глаз не посмел поднять, ради собственной выгоды и авторитета? Наплевав, что это взорвет изнутри соцлагерь — в Венгрии едва усмирили, а Китай и Албания так и ушли. И предательство, начатое Хрущевым и завершенное другими к концу века, было тем гнуснее, что великую страну социализма, надежду всего прогрессивного человечества, сдали свои, вышедшие из Партии же, а не засланные шпионы и не тайная белогвардейская организация! Как же прав был Сталин, говоря об усилении классовой борьбы по мере развития коммунизма!
И новые мудрые слова Вождя: «Мы ошиблись с лечением. Репрессии нужны, но лишь как хирургия, чтобы отделить уже сгнившее. Но мы же не лечим ножом простуду, а головную боль — топором? И надо помнить, что в стерильных условиях организм теряет устойчивость к микробам. А для иммунитета нужна прививка вакцины — ослабленной культуры бацилл. Именно в этом плане надлежит рассматривать нашу терпимость, например, к Церкви. Но особый интерес для нас в этом плане представляют итальянские товарищи. Если у нас единство, однопартийность, — это основа, то по их теории, компартия, оставаясь ведущей политической силой, не должна становиться монополистом, а постоянно подтверждать свое право быть руководящей и направляющей в споре с прочими партиями, включая даже откровенно буржуазные! В перспективе, именно эта «общедемократия» позволит отмереть и государству — а вытеснение враждебных сил из политической борьбы предполагается не истреблением их партийного актива, а естественным отмиранием опорного класса. Причем это возможно даже в капиталистической стране — план «бархатной революции», придуманный Грамши, к сожалению, был взят на вооружение нашими врагами, реализовавшими его против нас в конце века. Этот план был невозможен для нас в семнадцатом, мы вынуждены были жить по законам осажденной крепости, форсируя движение вперед через кровь. Теперь же мы сильны — и можем позволить себе ступать мягко».
Теперь Мехлис знал, что делать. Гениальность вождя — проверить новую линию сначала в чужой стране, которая еще очень нескоро войдет в СССР. Впрочем, Союз в этой истории будет иметь совсем иной смысл — именно союз государств, вокруг центрального русского ядра, включающего в себя по окраинам культурные автономии. С течением времени новые республики перейдут в разряд автономий — и таким образом, СССР постепенно распространится на весь мир. Возможно, даже без войны, если итальянские товарищи окажутся правы. Будет тяжело — но когда коммунисты боялись трудных путей? Потому что контролировать ситуацию куда сложнее, чем разрешить ее одним ударом.
«А вы посмотритэ, кто у нас будэт нэдоволэн перестройкой, товарищ Мехлис?»
Грузинский акцент в речи Сталина появлялся, лишь когда вождь был по-настоящему взволнован. Значит, новый курс, по иронии названный так же, как горбачевское предательство, сначала в Италии, затем в Польше, Румынии, Венгрии, Болгарии, Германии — и в завершение в СССР. С послаблениями в сторону «демократии», «плюрализма», даже мелкой частной собственности, на уровне советской кооперации — что должно ввести в заблуждение наших заклятых «друзей» с запада. Но в тени, с изнанки — жесткий контроль: новая контора товарища Пономаренко, «внутренняя разведка», уже прозванная среди своих инквизицией — судя по целям и методам, при царе это Охранным отделением называлось?