Морской волк. 3-я Трилогия
Шрифт:
И где там разместить триста человек, не считая заключенных? В помещении для стражи жить могут максимум тридцать. В доме начальника еще столько же — хотя логичнее там устроить штаб, узел связи и квартиры коменданта с офицерами. А еще две сотни солдат куда? Погода холодная, в палатках и на ветру неприятно. А земля — сплошной камень, рыть землянки, блиндажи и окопы тот еще труд!
— Пленных могли заставить, — сказал генерал-майор Намгаладзе, начальник раздведотдела Средиземноморской эскадры ЧФ, — а после всех в расход. Фашисты ведь.
— Не могли, — возразил Маневич, — всех политических выпустили в той же партии, что меня. Оставались там уголовные, человек сорок. И нет сведений, что немцы на Санто-Стефано массово завозили пленных
— По информации, на остров регулярно отправляется провизия из расчета примерно на три сотни человек. И замечена также погрузка в Неаполе зенитной батареи. Также установлено наличие в том районе, — тут Намгаладзе заглянул в блокнот, — как минимум одной роты из третьего батальона 5-го полицейского полка СС.
— Не думаю, что все это на Санто-Стефано, — не соглашался Маневич, — считайте: в тюремном корпусе 99 камер, каждая четыре на четыре, без всяких удобств. В мое время поодиночке сидели — значит, минус двадцать-тридцать на ватиканских пленников, сколько их там? И сомневаюсь, что эсэсовцы будут в таких условиях жить, хуже чем заключенные, если в камеру набиваться впятером. Там и коек нет — соломенные матрацы на голом каменном полу. И на окнах одни решетки, без стекол. А обустраивать — кто этим будет заниматься, и когда?
— Но самолет-разведчик был обстрелян, — настаивал Намгаладзе, — и, по утверждению летчиков, именно с Санто-Стефано, или с Вентотене. А при дешифровке снимков — артиллерийские позиции хорошо видны.
— Вспышек выстрелов не видно, — замечает Басистый, — немцы под Севастополем и ложные батареи строили, из досок и бревен. Пару часов взводу помахать лопатами и топорами — вот и дворики, и «пушки».
— Погодите, а отчего мы так привязались к Санто-Стефано, — вдруг спрашивает Намгаладзе — отчего не Вентотене, где условия куда лучше, там даже деревня имеется, где роту разместить вполне возможно. А раз деревня — то значит, и пресная вода наличествует? И пристань есть. И на пути к материку — значит, возможным беглецам путь как раз мимо, а то и через Вентотене. Тогда все сходится — основные силы гарнизона там, но Санто-Стефано в прямой видимости, и если катера наготове, то через полчаса рота в полной боевой будет уже около тюрьмы! А тяжелые зенитки, при необходимости, поддержат огнем.
— Полицейский батальон, — говорю я, — не фронтовики. От ваффен СС отличаются, как вохра от гвардейской пехоты. Натасканные — не факт, что с охраной контингента гвардейцы справились бы лучше вохры — но именно на свое. Не оборону, а охрану, причем изнутри. За узниками бдят хорошо — а вот за тем, что снаружи? Тюрьма на острове, заключенные в камерах — так будут ли патрулировать территорию, зачем и от кого? Прожектора на крыше поставить могут, лодки заметят издали — радируют на Вентотене, вышлют катер. А оборону по всему периметру готовить зачем?
— Но тогда охраны там, может быть, и один взвод, — согласился Маневич, — у нас случай был, когда один заключенный все же бежал из камеры. Не сумев уплыть с острова на лодке, он спрятался в гроте под обрывом, а ночами таскал овощи с огорода. Его искали, очень тщательно, тринадцать дней. Вот это место на карте — кстати, если немцы избавились от всего итальянского персонала, то про этот случай и пещеру вполне могут и не знать. И если изможденный и голодный узник регулярно поднимался оттуда на плато — то это тем более по силу бойцам осназа.
«Воронеж» вышел из Специи в ночь на 22 марта. Даже с Лючией не попрощался — грузились в глубокой тайне, в затемнении, и после атомарина сразу отошла от причала. День мы банально отсыпались и отдыхали, доверившись мастерству Лазарева вывести корабль в требуемое место. В трех километрах от конечной точки мы выскользнули из торпедных
Мины были наверху. Проволочное заграждение вдоль берега, и перед ним противопехотки, в один ряд. Деревянные ящички, даже не «лягушки», обезвреживание их было у нас уже заученной процедурой. Мы сняли мины у прохода, замаскировав следы — рассудив, что вряд ли немцы регулярно проверяют целостность своих заграждений, да еще за проволокой. До рассвета оставалось еще часа три, и мы знали, что «Воронеж» не ушел далеко и, находясь на перископной глубине, подняв антенну, слушает эфир — готовый подобрать нас при необходимости экстренного отхода. И не было никаких следов немецкой обороны. У немцев, в отличие от нас и союзников, была особенность — там, где бы мы, замаскировавшись, ждали гостей в засаде, фрицевские армейцы (не абвер, гестапо и СД) предпочитали расположиться открыто, отпугивая демонстративной мощью и движением патрулей. Но ничего тревожного не было видно и слышно.
Здесь не было «зеленки». Но были кактусы, высаженные рядами как живая изгородь. И было темно, мы шли перекатами, одна пара, замерев, страховала другую. Мин здесь быть не должно — в глубине острова, когда по тревоге артиллеристы побегут к пушкам, очень трудно уследить за безопасной тропинкой, особенно ночью — и мы не видели ничего похожего на вехи. Вот впереди показались задранные к небу стволы — один, и второй метрах в полустах. И фигура часового возле крайней пушки.
Странно, за несколько минут, что мы за ним наблюдаем, он не пошевелился ни разу. Хотя немцы — вспоминаю караульных из фильма со Штирлицем, на входе в штаб-квартиру РСХА, как они там стояли статуями. Так то фильм, и очень большой штаб — а тут пост в дальнем гарнизоне, когда никакое начальство, и твой же ефрейтор-разводящий, тебя видеть не могут! Может, кемарит стоя, как и у нас бывало? Решаю рискнуть — сначала тщательно оглядывая все вокруг на предмет обнаружения замаскировавшейся группы захвата, если это все ж хитроумная ловушка. Конечно, хорошо спрятавшихся егерей обнаружить сложно, но наши ПНВ — это огромное преимущество. А в спецов из этого времени, уровнем выше нашего, я не верю — не встречались мне такие пока.
На двадцать шагов у меня ушло не меньше двадцати минут. Наконец я за спиной часового. Бью под каску рукояткой ножа — если даже не будет оглушения, полсекунды хватит, чтобы тут же перерезать горло. И рука втыкается в солому! Чучело на палке — хотя каска, шинель и даже винтовка настоящие. Теперь надо поставить это пугало как прежде, чтобы немцы утром не заметили ничего! И пушки — деревянные, но с самолета не отличить. Ладно, фрицы, завтра с вами сочтемся за то, что нас ползать заставили!
А если бы часовой был настоящим, что бы мы делали, чтобы фрицы не встревожились жмуром? Так вариантов много — у меня было, за Вислой и под Кенигсбергом: в одном случае мы с дохляка сапог стянули, ствол его винтаря ему в рот и палец ноги на спуск — самоубийство, а отчего, бог знает, о чем покойник думал. В другом же случае такое сработать не могло, поскольку рану от ножа бы заметили — так мы тушку на минное поле между траншеями, мину, понятно, обезвредили так, чтобы лишь за веревочку дернуть, ну и дернули, конечно — захотел фриц в сортир и не придумал ничего лучше, как на мины голым задом, штаны ему мы спустили, для правдоподобия. Война — кто там будет на передовой судмедэкспертизу проводить? Так и здесь бы придумали что-то. Хотя бы — повесился на стволе пушки, на собственном ремне!