Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
Шрифт:
Ведат сказал, как ни в чем не бывало:
— Да, мамочка… Что тебе?
— Нет-нет, ничего, детка, — сказала женщина. — Веселитесь?
Ей ответили разом:
— Веселимся, мамочка!
— Веселимся, тетя!
— Веселимся, веселимся!..
Ведат приблизился к матери. Она улыбнулась ему:
— Вытри щеку. Отец увидит.
Парень махнул рукой:
— Э-э, плевать! Пусть видит.
— Фи, как ты говоришь, Ведат! Что за словечки?
— Обыкновенные словечки. Чем они тебе не нравятся, а, старушка?
Мать сделала вид, будто не слышит:
— Хорошо, дети, развлекайтесь. Только чуть потише.
Ведат подтолкнул мать к двери:
— Ладно, ладно, сматывай удочки… — И, закрыв за матерью дверь, добавил: — Ох, и хохмачка наша старушенция! А-а?
Он повернул выключатель, в комнате опять стало темно.
Когда ханым-эфенди вошла в гостиную, говорил ее муж. У него была небольшая черная бородка и усы — по последней моде.
Обычно, вернувшись вечером с работы, бей-эфенди срывал с головы шляпу (не какую-нибудь там, а «Борсалино» [93] !), восклицая при этом: «К черту эти гяурские штучки!», надевал тонкой вязки тюбетейку, облачался в батистовую ночную рубаху с разрезами по бокам, отдавая предпочтение ей, а не шелковой пижаме. После этого усаживался на тюфячок в углу комнаты, обставленной по-восточному, брал в руки четки из девяноста девяти костяшек и пытался погрузиться в благостные размышления, прикрыв веки и шевеля губами. Однако, несмотря на все старания, ему не удавалось выбросить из головы дневные заботы. В то время, когда губы его нашептывали священные слова, голова была занята совсем другим. Он думал об экспортируемых товарах, лицензиях и прочем, имеющем отношение к экспорту.
93
«Борсалино» — итальянская фирма.
— Из сердец молодых людей вырвали страх перед аллахом! Вырвали и отбросили прочь! — Он не говорил — бушевал. — Безбожники! Вероотступники! Что это за нравственность, которая не опирается на религиозную основу, которая не имеет в своем фундаменте страха перед аллахом?..
Одна из уважаемых дам тихонько зевнула.
Доктор — он был личным врачом хозяина дома — сказал, хоть и не верил ни одному его слову:
— Очень верно.
Инспектору — он частенько брал в долг деньги у хозяина дома — не хотелось отставать от доктора. Он поддакнул:
— Разумеется, разумеется, бей-эфенди!
Все остальные согласно закивали головами.
Бей-эфенди счел обстановку благоприятной. Переведя дыхание, опять хотел было заговорить, но в этот момент дверь гостиной открылась, вошла молоденькая симпатичная служанка в белоснежном переднике. В руках она держала поднос, на подносе были чашки с кофе. Чувствуя, как мужчины пожирают глазами ее стройные ножки, девушка направилась к столу. Сегодня она показалась бею-эфенди красивее, чем обычно. Он мгновенно забыл о безбожниках, вырвавших из сердец молодых людей страх перед аллахом. Доктор посмотрел на служанку краем глаза. Аптекарь смотрел не таясь. Заметил на шее девушки синяк, перевел взгляд на хозяйку дома: «Вы обратили внимание, ханым-эфенди? Синячок!»
Ханым-эфенди в этот момент рассказывала что-то докторше и не видела его взгляда.
Адвокатша помрачнела. Тонкая талия и широкие бедра служанки испортили ей настроение. Метнула взгляд на мужа. Тот беззастенчиво
Кто-то коснулся ее локтя. Она обернулась. Это была жена инспектора. Кивнув на служанку, которая в эту минуту демонстрировала им изящные линии своей спины, инспекторша сказала:
— Чудо! Не правда ли?
Адвокатша снова метнула гневный взгляд на мужа. Скривив губы, ответила:
— Но ведь всего-навсего служанка, милая.
Когда девушка, обнеся всех кофе, вышла, хозяин дома сказал:
— Взять, к примеру, эту бедную девочку…
Взоры всех обратились к нему.
— Вы знаете, я пожалел ее, взял под свое покровительство. Если бы я не вытащил беднягу из ямы, из мусорной ямы, где она была, кто знает… а?
Со всех сторон раздалось:
— Разумеется!
— Она должна днем и ночью молиться на вас!
— Конечно, конечно.
— По-моему, это необычайно добродетельное вмешательство!
Последние слова были сказаны адвокатом. Взгляды его и жены скрестились. Она была вне себя от негодования. Адвокат, поняв, что сморозил глупость, опустил глаза, начал теребить пальцами конец галстука.
Гости разошлись около полуночи.
Ведат и Седат удалились в свои комнаты.
Когда ханым-эфенди вернулась из ванной в спальню, бей-эфенди облачался в свою ночную рубашку. Тюбетейка была уже на голове.
— Доктор — человек культурный. Как ты считаешь? — сказала она.
Бей-эфенди обиделся:
— А я?.. Я… Он говорил только на медицинские темы… Это же его профессия. Разве не видела, с каким интересом слушали меня? Впрочем, ты никогда не обращаешь внимания на своего мужа!
— Ну что ты, милый! Ты тоже был на высоте, но…
— Что но?
— Доктор тоже был неплох.
— Профессиональные знания… Это еще не все… Этого мало… Искусство заключается в том, чтобы…
Ханым-эфенди не стала слушать, в чем заключается искусство, погасила свет, зажгла красный ночник и легла рядом с мужем. Пружины скрипнули под тяжестью двух грузных тел, раз, другой, глухо, неохотно, и смолкли — в безнадежности.
Было далеко за полночь, когда в дверь комнаты, где спала служанка, легонько постучали. Она не услышала: весь день на ногах, набегалась, смертельно устала… А может, и услышала, но не смогла вырваться из цепких объятий сна. Перевернулась с боку на бок. Одеяло сползло с ее ног.
В дверь опять стукнули. Более настойчиво, даже сердито.
Она услышала. Проснулась. Лежала в сонном оцепенении, не желая вставать. Однако голос за дверью был полон нетерпения:
— Первин!
Она глубоко вздохнула. Ах, ей так не хотелось!.. Не хотелось всего этого сегодня.
— Эй, сейчас получишь у меня!.. Слышишь, ты, сука!
Она непроизвольно улыбнулась. Но ей и вправду не хотелось сегодня… И вообще… как ей все это надоело! Увы, она должна пойти, Должна открыть, должна терпеть. Пошла, открыла.
— Фокусничаешь? Ну, ты!..
— Ведат-бей, честное слово, сегодня…
— Как закатаю в лоб!
— Честное слово, я так устала!.. Клянусь вам, очень устала!..
— Не шуми!
— И ханым сейчас может пройти здесь… Честное слово, может… Говорю вам… Ханым…