Московские страсти
Шрифт:
– Я всегда чувствую, когда ты на меня сердишься, - для того, чтобы разочаровать любую женщину, мне достаточно оставаться естественным.
– Мне не нравится выслушивать от тебя упреки. Ты бы не говорил так, если бы любил меня, - то же самое ответила бы мне любая женщина.
– Я хочу, чтобы ты относилась ко мне серьезно.
Я не мог разобраться в себе. На самом деле не мог. Чувствовал себя совершенно беспомощным: у меня не было над Наташей власти. Я никогда не был оригинален в мыслях. Недоверчивость – мудрость дурака.
– Почему ты обращаешься со мной, как с ребенком? – спросил я.
– Не будь ко мне таким строгим.
– Почему?
– Ты знаешь почему. Ты – это ты, а я – это я. Любой человек при желании может привыкнуть к моим недостаткам так же, как к ним привыкла я.
– Я понимаю все, что происходит. Я не верю ни одному твоему слову.
– Ничего не поделаешь, придется поверить.
– Мне не нужно твое безразличие, - сказал я лишь для того, чтобы не молчать.
– Клоун, - она говорила, не слушая меня.
«Держись», попросил я себя. «Ты еще можешь стиснуть зубы». Так и должно было быть. Нужно знать женщин, чтобы согласиться со мной.
Я не догадывался, что необходимо делать в такой ситуации. Может быть, мне не удавалось относиться к Наташе так же внимательно, как я относился к себе. Не старался угодить ей. Невозможно нравиться каждую минуту, если стараешься быть честным.
Она пристально смотрела на меня, и в ее взгляде я увидел что-то похожее на жалость. Я был не так откровенен, как она: я не ответил. Наташа никогда не услышит от меня этот ответ: «женщинам нравится унижать мужчин».
– Никто не изменит мое прошлое, - сказала она.
Не следует бояться женской откровенности. Не я был виноват перед ней. Кто-то другой.
– У меня тоже было прошлое, - я не возражал.
– Тебе нужно меньше, чем другим мужчинам. Не заблуждайся.
– Зачем ты мне это говоришь? – я начинал ощущать тяжесть ее слов. – Что ты мне хочешь доказать?
– Я не тебе хочу доказать. Я себе хочу доказать.
– Не пытайся все опошлить.
– Ты слышал, что я сказала?
– Слышал, но не верю этому.
– Я и сама не слишком верю. Мне не надо было тебе это говорить. Я сказала глупость. Ну прости меня, маленький.
Наш спор был выгоден только ей. Я не хотел быть виноват в саморазоблачении. Всегда боялся разочарований в себе. Почему они стали для меня возможны? Об этом легко спрашивать, лишь когда заранее знаешь ответ. Я не понимал, что происходило. Обида мешала мне думать.
Наташа рассмеялась, но я не смеялся вместе с ней. «Жестоко», подумал я. «Она искренна даже тогда, когда обманывает».
Я узнавал о Наташе много нового. Все, что казалось мне в ней ложью, могло оказаться правдой. Мне не нравились мои предположения.
– Знаешь, что я думаю? – спросила она.
– Что?
– Твоя беда в том, что ты постоянно недооцениваешь себя.
– Ты права. Я ничего в себе не понимаю. Объясни.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Я смеюсь не над тобой. Я смеюсь над собой.
– Ты могла бы и не говорить этого.
– Может, мне нужно было сказать это.
– Не надо делать мне одолжений.
– Может, поцелуешь меня?
– Нет.
– Что ж, очень жаль. Потому что мне хочется.
Я испугался того, в чем признался. Конечно, это была неправда. Наташа должна была меня понять.
Я поднял глаза, встретился с ней взглядом и убедился, что она говорила искренне. Ей нравилось мое унижение. Рядом с Наташей мне удалось избавиться от самоуверенности. Я был только маленьким, беспомощным и бесконечно уязвимым. Никто не может унизить меня сильнее, чем любимая женщина. С каждым новым ее словом я становился несчастнее.
– Надеюсь, мы сможем притворяться, что между нами ничего не было, - сказала она.
– Зачем? Наташа, почему ты отыгрываешься на мне?
– Я не делаю этого.
– Делаешь. Не говори так. Мне больно, - я был обижен. Меня легко обидеть.
– Не обращай внимания. Женщины, знаешь, бывают такие злые, такие гадкие, - ее равнодушие делало меня ненужным для себя.
Я услышал то, что не хотел услышать. К горлу подступила боль, физическая боль, которая мешала говорить, душила меня. Мне не удалось правильно угадать момент для расставания.
Она ничего не говорила и закрыла глаза. На ее лице было выражение усталости, которое я никогда прежде не видел.
Я не мог говорить. Да и не знал, что сказать. Такие люди, как я всегда неловки.
Так мы просидели несколько минут. Наташа словно что-то ждала, опустив голову. Обычно она не молчала, даже если ей было нечего сказать. Но эта женщина могла убедить меня и своим молчанием.
Неожиданно я на нее разозлился. Встряхнул ее. Она все еще не открывала глаз.
– Ты не сможешь ничего объяснить своим молчанием. Просто продолжай говорить, - я сердился и на себя за свое любопытство.
– Мы разговариваем.
– Не так, как раньше.
– Нужно уметь избавляться от своих заблуждений.
– Наташа, я не понимаю тебя, - я пытался обманывать. Я этого никогда не умел.
– Мне нечего тебе сказать. Абсолютно нечего, - она словно не замечала меня.
Я закрыл лицо руками, чтобы спастись. А от чего – сам не знал. И закричал. Этот крик сидел во мне очень долго. И вместе с криком, таким огромным, что он еле проходил в горло, я ощутил, как от меня уходит часть моего прошлого. Я разозлился и стал жестоким. Может быть, ей моя жестокость была необходима больше, чем мне. Мы оба кричали, не слушая друг друга. Я сознавал, что выкрикиваю злые слова, но ничего не мог с собой поделать. Рядом с Наташей мой разум оказывался бесполезен.