Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Андреев Андрей Юрьевич

В конце учебного года ученики сдавали экзамены, сначала приватные, а потом публичные, по результатам которых принимались решения о переводах из низших классов в высшие и о производстве в студенты. Приватные экзамены вел в своем классе сам учитель. Публичные экзамены происходили весьма торжественно, в Большой аудитории, предназначенной для торжественного университетского акта. Учитель приводил в аудиторию всех учеников своего класса, выстроенных в алфавитном порядке, по отделениям. В переднем углу у дверей библиотеки, за большим столом, накрытым красным сукном, сидели директор университета (или, впоследствии, ректор), инспектор гимназии и несколько профессоров. Учитель подавал директору ведомость с полным списком учеников, где отмечалось время их поступления, успехи в учебе и результаты приватного экзамена. Инспектор делал перекличку и усаживал учеников за столы, расставленные по всему залу. На столах не было ничего, кроме бумаги и перьев; пользоваться книгами и тетрадями строго воспрещалось. Затем инспектор диктовал общую для всех задачу, тему для рассуждения или перевод — в зависимости от предмета. Готовые работы направлялись инспектору или другому профессору, который просматривал их и беседовал с учеником. По воспоминаниям бывших гимназистов, отношение экзаменаторов к ученикам было «самое снисходительное и благородное», чему способствовало и такое правило: ученик, недовольный результатом

экзамена, мог просить себе другого профессора и даже третьего — такое обращение с детьми, по мнению воспитателей, исправляло их упрямство.

После экзамена инспектор и другие преподаватели выносили окончательные суждения о каждом из учеников и решали вопрос о переводе их в следующие классы (соответственно проявленным знаниям) или о зачислении в студенты, а также о наградах за прилежание. Перед некоторыми экзаменами гимназисты готовили прописи, чертежи, рисунки — самые лучшие и красивые из них отмечались призами, а сами работы передавались в губернские школы в помощь необеспеченным ученикам. Из всех экзаменов особенно увлекательно проходило испытание в музыкальном искусстве, танцах и фехтовании, куда обычно, как на праздник, собирались родственники гимназистов, семьи учителей и профессоров. По установленному порядку ученики нижних классов исполняли симфоническую увертюру, старшие гимназисты — концерты для флейты или скрипки под аккомпанемент фортепиано, затем шли фехтовальные бои на рапирах и эспадронах (заменявших шпаги и сабли), и танцы. По результатам экзаменов за три дня до торжественного акта в сенях университетского здания вывешивали списки награжденных, а само награждение и вручение шпаг новым студентам проходило на акте. Книги и ноты, которые получали ученики, были в одинаковых кожаных переплетах с золотым гербом университета и надписью «за прилежание» (некоторые из них дошли до нашего времени), перчатки, рапиры для фехтования и другие призы имели такие же отметки. Для крепления шпаг будущим студентам перед актом раздавали портупеи.

Хотя, как видно из списков, публиковавшихся в «Московских Ведомостях», в период до преобразования гимназии ежегодно выпускалось в студенты до 30 человек, далеко не все они могли сразу же посещать университетские лекции и получали это право только после нового экзамена. (Это касалось особенно тех, кто был переведен из других училищ). Нередки были ситуации, когда студент одновременно числился в университете и посещал уроки нескольких классов гимназии. Так, например, будущий профессор И. И. Давыдов, обучавшийся в Тверском дворянском училище и приглашенный в университет в 1807 г. лично М. Н. Муравьевым, обратившим внимание на его способности [291] , должен был сперва поступить в академическую гимназию (где он заслужил награды по пяти классам!); на акте 1808 г. он был произведен в студенты, но одновременно переведен в высший класс немецкой словесности, который, очевидно, посещал и дальше [292] .

291

8 февраля 1807 г., узнав, что Давыдов доставлен из Твери в Москву, Муравьев отправил письмо к ректору Страхову, прося «дать ему наставления и удостоить своего внимания» (ЦГА г. Москвы, ф. 459, оп. 11, ед. хр. 5, л. 19).

292

Московские ведомости. 4 июля 1808 г. С. 1389–91.

К началу XIX в. небольшие доходы от пансиона Крупенникова и откупов типографии уже не давали достаточно средств для содержания гимназии с более чем тысячью учеников. К тому же она не вписывалась в новую структуру народных училищ, согласно которой в Москве должна была открыться губернская гимназия, отделенная от университета. Поэтому попечитель М. Н. Муравьев склонялся к мысли упразднить университетскую гимназию, и с 1804 г. этим непосредственно занялся ректор Чеботарев. Он закрыл «сторублевый» пансион, распустил ²/₃ сверхкомплектных и штатных воспитанников, а из своекоштных оставил не более 150 человек. Многие учителя были направлены во вновь открывающиеся губернские гимназии и уездные училища. Сумма на содержание гимназии еще более сократилась за счет расходов на обеды и платья воспитанников. Гимназия готова была сама собой исчезнуть, если бы не избранный в 1805 г. ректором П. И. Страхов, который, исполняя много лет подряд обязанности инспектора гимназии, близко к сердцу принимал все ее нужды и постарался сделать все, чтобы сохранить это училище, сыгравшее столь большую роль в жизни университета. По его инициативе был отменен откуп типографии, которая лишь за один год после этого принесла прибыль в 12 раз больше прежней. Пятую часть прибыли ректор направил на содержание гимназистов. Также значительно помог и пожертвованный П. Демидовым капитал, проценты от которого предназначались казеннокоштным студентам и гимназистам. Попечитель согласился с инициативой Страхова, и 28 октября 1806 г. было принято новое постановление об академической гимназии при Московском университете.

Поскольку академическая гимназия должна была теперь опять войти в новую систему народного просвещения России, в преамбуле постановления заново определялась цель ее существования: «Предмет сего воспитательного и учебного заведения есть двойной: 1-й, чтобы способствовать успешнейшему производству учения в губернских гимназиях Московского округа; 2-й, чтобы быть надежнейшим источником для наполнения праздных мест в числе студентов, кандидатов и магистров университетского казенного содержания, составляя как бы рассадник ученых чиновников Московского учебного округа» [293] . Таким образом, в академической гимназии должны были обучаться преимущественно казеннокоштные воспитанники, с тем чтобы по окончании учебного курса они производились в казеннокоштные студенты, которые, согласно уставу 1804 г., должны были потом отработать 6 лет в пользу университета и его учебного округа. В гимназию допускались и сторонние, т. е. своекоштные, ученики, но в таком количестве, чтобы «не слишком обременять учителей». Число же штатных гимназистов ограничивалось средствами университетского хозяйства, но не должно было быть меньше 60 человек. Постановление фиксировало срок полного обучения в гимназии — 4 года; таким образом, каждый год из гимназии в университет должно было поступать не менее 15 студентов. Постановление также предусматривало, что в академическую гимназию будут поступать лучшие ученики из губернских гимназий, не способные учиться на собственном иждивении.

293

Сборник распоряжений по министерству народного просвещения. Т. 1. СПб., 1866. С. 121.

Принятие нового постановления вызвало некоторые перестановки в руководстве гимназией.

Должность эфора теперь не была предусмотрена, хотя, несмотря на это, профессор Брянцев продолжал вести учет и следить за сохранностью книг и инструментов. Новым инспектором гимназии и одновременно инспектором казеннокоштных студентов был утвержден один из прежних эфоров — В. К. Аршеневский, его помощником — адъюнкт Т. И. Перелогов. Своекоштные гимназисты, как и прежде, подчинялись непосредственно ректору. Несколько расширилась учебная программа; туда вошли предметы, включенные в университетский курс вследствие реформ Муравьева: нравственная и политическая философия, начала государственного хозяйства, древности и мифология, краткий курс естественной истории; появились уроки английского языка. В постановлении определялось, что высшие классы по всем предметам должны вести лекторы и адъюнкты университета, а начальные классы — магистры, «с соразмерным облегчением их занятий в университете или с прибавкой жалования». Закон Божий преподавал настоятель университетской церкви (им в это время был протоиерей П. Малиновский). Таким образом, гимназия позволяла большинству молодых ученых, еще не добившихся кафедры, получать жалование от университета и совершенствовать преподавательское мастерство. В программу занятий по-прежнему включались занятия музыкой, рисованием и танцами, усиленное изучение греческого языка, а также развернутый курс математики, вплоть до уравнений третьей степени и конических сечений.

К сожалению, как и некоторые другие университетские начинания, новое постановление об академической гимназии не успело в полной мере воплотиться в жизнь до 1812 г. Штатные воспитанники так и не были полностью укомплектованы, гимназия не давала обещанных 15 казеннокоштных студентов в год. После Отечественной войны 1812 г. многие из рассеянных по России гимназистов уже не вернулись обратно в Москву, и со смертью П. И. Страхова интерес к академической гимназии у университетского руководства пропал. Поэтому в послепожарном университете гимназию восстанавливать не стали, и она прекратила свое существование.

1.2. Университетский благородный пансион

При описании университета в рассматриваемое нами время можно сделать довольно естественную ошибку, заключив, что академическая гимназия в том виде, как она существовала в начале XIX в., была подготовительным отделением к поступлению в университет для разночинцев, а университетский благородный пансион выполнял ту же функцию для дворян. На самом деле, несмотря на то, что статус казеннокоштных воспитанников действительно был ориентирован на представителей беднейших сословий, которые не могли учиться на собственном иждивении, среди учеников гимназии, в том числе и казеннокоштных, были и дворяне (скажем, уже упомянутый И. И. Давыдов; а, например, М. А. Дмитриев вначале учился в академической гимназии, а уже затем был переведен в благородный пансион) [294] . Принципиальное отличие благородного пансиона, однако, заключалось даже не в плате, вносимой за обучение, а в самом характере отношения к воспитанникам. Пансион уже своим названием претендовал на роль элитарного учебного заведения, доступного лишь представителям высшего сословия. Званием воспитанника благородного пансиона нужно было гордиться; его выпускники получали не только разностороннее образование, но и все необходимые знания для выполнения своих сословных функций, навыки светской жизни. Вместе с тем, пансион был вполне доступным училищем для широкой массы служилого дворянства, плата — довольно умеренной, а условия жизни детей удовлетворяли самым придирчивым запросам. Более того, в начале 1800-х гг., когда в России еще не распространились частные пансионы, университетский благородный пансион был едва ли не единственным учреждением такого рода, дававшим воспитанникам светское, а не военное образование. «Что делать небогатому дворянину, желающему дать хорошее воспитание своим детям?» — спрашивал в 1804 г. автор статьи в «Вестнике Европы» [295] . Он видел только один ответ — направить их в Москву, в благородный пансион. Неудивительно поэтому, что его популярность была весьма высока, особенно среди провинциальных дворян, которым представлялась возможность обучать детей в столице, у хороших учителей, не тратя денег на дорогостоящую квартиру. В таком расцвете пансиона огромная заслуга принадлежала его фактическому основателю и руководителю А. А. Прокоповичу-Антонскому.

294

О социальном составе гимназии до преобразования говорят такие цифры (сентябрь 1802 г.): 399 своекоштных и 57 казеннокоштных дворян, 361 своекоштных и 64 казеннокоштных ученика из разночинцев — РГИА, ф. 733, оп. 95, ед. хр. 177, л. 26.

295

Каченовский М. Т. Взгляд на Благородный пансион // Вестник Европы. 1804. Ч. 17. № 19. С. 233.

Антон Антонович Прокопович-Антонский, уроженец Малороссии, был зачислен в студенты Московского университета в 1782 г. из Киевской духовной академии, где он провел начальные годы учебы. Антонскому повезло — с первых лет пребывания в университете он попадает в число воспитанников Дружеского ученого общества, учится на его иждивении, в 1784 г. возглавляет созданное при обществе Собрание университетских питомцев. В кругу Хераскова, Новикова и их сподвижников Антонский проходит посвящение в масонство, активно участвует в университетских изданиях, отражавших мистические, «алхимические» поиски и просветительскую деятельность московских масонов: «Вечерняя заря», «Покоящийся трудолюбец», «Детское чтение» и др. Масонские взгляды на добродетель и воспитание нравственного совершенства оказали значительное влияние на основные принципы педагогики Прокоповича-Антонского, которые позже он воплощал в благородном пансионе. Его литературные занятия в названных журналах, ориентированных на распространение христианско-мистических идей прежде всего среди молодых читателей, также отразились впоследствии на характере сборников, выпускаемых благородным пансионом, которые были построены по образцам новиковских изданий.

Превосходные рекомендации позволили Антонскому в 1787 г. занять место секретаря по делам университета при кураторе И. Мелиссино. В это же время он начинает вести занятия по натуральной истории в благородном пансионе, который в тот период находился в небольшом доме во дворе главного университетского здания. Заинтересовавшись делами благородного пансиона, Антонский вскоре предпринял шаг, который определил всю его дальнейшую судьбу. В 1789 г. было выставлено на продажу здание межевой канцелярии, находившееся неподалеку от университета, в Газетном переулке, выходившем на Тверскую (который был назван так, поскольку туда переехала арендованная Новиковым университетская типография, где выпускались «Московские ведомости»).