Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Андреев Андрей Юрьевич

Необходимо также остановиться и на проектах ученых обществ с участием профессоров словесного отделения, не получивших дальнейшего развития. В раннем варианте устава попечитель Муравьев писал: «Под председательством декана словесных наук составляется общество Латинское, к которому приглашаются магистры и кандидаты, студенты и сами профессора, предшествуя им примером, и могут показать им путь к образованию себя сочинениями на Латинском языке» [260] . Однако никаких распоряжений о его открытии не последовало. Другое общество — Статистическое — было открыто попечителем в 1805 г. под председательством И. А. Гейма, включало профессоров Черепанова, Цветаева, лекторов и адъюнктов Невзорова, Санглена, Венсовича, Щеголева, Котельницкого, Падерина и имело целью «исследование способов устроения отечественных произведений промышленности, искусств и политической силы Российского государства» [261] .

260

ГАРФ,

ф. 1153, оп. 1, ед. хр. 5, л. 25

261

ЦГА г. Москвы, ф. 459, оп. 11, ед. хр. 2, л. 43; ср. РГИА, ф. 733, оп. 95, ед. хр. 180, 181.

В отчете по университету за 1805 г. говорилось, что «в заседаниях, держанных в сем году, начертан план, по которому каждому из сотрудников положено приискивать источники и собирать сведения, касающиеся до статистики по России». На следующий год отчет также упоминал о существовании Статистического общества, но затем общество (так и не утвержденное министром) не подавало признаков жизни. В этом же отчете за 1806 г. значится «общество для издания словаря естественной науки», учрежденное 21 марта 1806 г. и на своих трех заседаниях «собравшее по алфавиту русские названия вещей естественных», но о дальнейшей судьбе проекта ничего не известно.

Физико-математический факультет, самый крупный в университете, состоял из девяти кафедр. Здесь преподавали: теоретическую и опытную физику — П. И. Страхов, чистую математику — В. К. Аршеневский (до 1808 г.), В. А. Загорский (1808–1809), П. И. Суворов (с 1810); прикладную математику — М. И. Панкевич, И. А. Иде (1805–1806), В. А. Загорский; астрономию — Ф. Гольдбах, химию — Ф. Ф. Рейсс, ботанику — Г. Ф. Гофман, минералогию и сельское домоводство — А. А. Прокопович-Антонский (до 1807 г.), И. А. Двигубский, технологию и науки, относящиеся к торговле и фабрикам — И. А. Двигубский и А. X. Чеботарев. Особую кафедру натуральной истории, учрежденную благодаря пожертвованию П. А. Демидова, возглавлял Г. И. Фишер фон Вальдгейм, к его же ведению относился и университетский музей. Вне структуры университетских кафедр находилось преподавание военных наук, которое вел магистр Г. И. Мягков.

В первое десятилетие XIX в. точные науки — математика, физика, химия — динамично развивались. Характерная особенность этого процесса — возникновение новой научной волны, источником которой был Париж, где после Великой французской революции открылись выдающиеся учебные заведения, и среди них ведущее — Политехническая школа (Ecole Polytechnique). Новая военная техника требовала от офицеров глубокого знания точных наук. Собрав вокруг себя ведущих ученых Франции, наполеоновский режим прежде всего хотел обеспечить подготовку квалифицированных военных специалистов, но одновременно создал идеальные условия для образования научного центра. Работы основателей Политехнической школы, ее профессоров и первых выпускников, многие из которых были членами Французской Академии Наук (О. Коши, С. Пуассон, Ш. Лаплас и др.), придали законченный и стройный вид многим областям математического анализа, гидродинамики, астрономии, теории электричества и т. п. Говоря обобщенно, завершался процесс «демистификации» точных наук, отделения от них философских интерпретаций, свойственных XVII веку, Ньютону и Лейбницу, подведения этих наук под прочный теоретический фундамент на уровне аксиом и базовых теорем (особенно в математике); переход от эмпирических обобщений к цельным теориям различных явлений, допускающим экспериментальную проверку. С этой точки зрения, большое значение имела, например, развернутая Французской Академией Наук дискуссия о природе света, результатом которой был переход к волновой теории, блестяще подтвердившейся после открытия Малюсом поляризации света (1808) и опытов Френеля — Араго (1815) [262] .

262

Андреев А. Ю. Этьен Малюс и его открытие // Квант. 1995· Ха 4. С. 19–23.

Русская наука была, к сожалению, далека от этих проблем. Тем не менее, именно начало XIX в. приносит Московскому университету, отчасти благодаря реформам Муравьева, нескольких профессоров, которые смогли поднять уровень преподавания точных наук близко к современному. Самой яркой из этих фигур был профессор опытной и теоретической физики П. И. Страхов. Прекрасный оратор, получивший образование во Франции и Германии, талантливый экспериментатор, он умел привлечь внимание своих слушателей как ясным изложением предмета, так и красивыми и поучительными опытами. На его лекциях, считавшихся одними из лучших в университете, можно было увидеть Карамзина, Дмитриева, Жуковского, светских дам, особенно в 1803–1805 гг., когда публичные лекции были в большой моде. Представление о содержании курса физики дает вышедший в 1810 г. учебник Страхова «Краткое начертание физики», в котором профессор придерживается распространенного в Европе руководства М. Бриссона, переведенного и изданного Страховым в 1803 г., однако сокращает и исправляет в соответствии с новыми открытиями отдельные главы. Для демонстрации опытов в распоряжении Страхова была физическая лаборатория, на оборудование которой по последнему слову науки немало средств потратил М. Н. Муравьев.

Страхов был страстный экспериментатор. Здесь можно сказать, что в отличие от некоторых профессоров, относившихся к своему предмету как к ремеслу, способу зарабатывания на жизнь, Страхов считал физику чем-то большим, искренне увлекаясь ею и приближаясь, тем самым, к идеальному типу ученого, занимающегося наукой

ради нее самой. Его биограф рассказывает о наблюдениях, которые Страхов вел годами, над замерзанием воды, испарением ртути, атмосферным электричеством — грозой и молниями. Три раза в день он записывал в журнал состояние погоды и впоследствии, по просьбе Разумовского, публиковал метеорологический дневник в «Московских ведомостях». Особенно замечательным был надолго запомнившийся москвичам удивительный опыт, в котором профессор в окружении учеников и зрителей испытывал действие электрического тока, идущего поперек Москвы-реки в районе Крымского брода. (Следует понимать, что опыты с недавно открытым гальваническим током свидетельствовали о единстве химических и электрических явлений, а еще через десять лет в классических опытах Эрстеда была продемонстрирована связь электричества и магнетизма.) Заметка об этом опыте, появившаяся в «Журнале Общества Испытателей Природы», была написана Н. Ф. Кошанским, который интересовался в те годы, очевидно, не только эстетикой и литературой, но и физикой [263] .

263

Подробнее см. Андреев А. Ю. Как учили физике 200 лет назад // Квант. 1994. № 4. С. 29–31.

Профессор чистой математики В. К. Аршеневский был внешне полной противоположностью своего товарища Страхова, но его заслуги в становлении университетского преподавания математики не менее высоки. В отличие от статного, красивого, изысканно одетого профессора физики с безупречными европейскими манерами, Аршеневский был «росту низкого, плотный телом, а в лице худощав, черноват, но с бледностью, черноволос, напудрен, с косою, лицо плоское и продолговатое, с рябинами, имел необыкновенно широкие и щетинистые брови; жизни строгой, он во всем любил особенно порядок, свойственный Малороссиянам» [264] Он принял свой предмет в конце XVIII в., когда математику в университете едва преподавали на элементарном уровне, и, по словам биографа, «должен был собственными силами, так сказать, создать для себя кафедру». Всю жизнь Аршеневский совершенствовал свои познания в математике. К 1804 г. он смог уже перейти от старого руководства Вейдлера, ученика Хр. Вольфа, к новейшему учебнику Бюржа, по которому излагал начала высшей математики. Их Аршеневский видел прежде всего в высшей геометрии, показывая пользу и употребление дифференциального и интегрального исчислений. В своих научных взглядах Аршеневский придерживался господствовавшего в XVIII в. мнения о преобладающем прикладном значении математики, как науки, возникающей из созерцания природы.

264

Биографический словарь профессоров и преподавателей… Т. 1. С. 60.

Младший товарищ Аршеневского, адъюнкт Загорский также отличался ясным умом и трудолюбием. Он перевел и издал на русском языке учебный курс, написанный известным французским математиком Безу для Политехнической школы, — достаточно простой и полезный учебник, ставший на долгое время основным для российских любителей математики (например, Грибоедов, находясь под арестом в 1826 г., просил у Булгарина книгу Безу, желая повторить начала математического анализа). Кроме элементарной математики, Загорский читал дифференциальное и интегральное исчисление по учебнику Лакруа.

Светлую страницу в историю университета вписало краткое пребывание в нем профессора Иде. Приглашенный Муравьевым из Геттингена, Иде писал, что «желал бы познакомить Московский университет с новейшим Анализом, небезызвестным впрочем гг. Аршеневскому и Загорскому». В 1805 г. Иде начал преподавание на латинском языке исчисления бесконечно малых, с приложением оного к Высшей Геометрии, динамике и гидродинамике, по руководствам Эйлера и Бюржа, а также читал приватные лекции на французском и немецком языках. Не дочитав двухгодичного курса, Иде скончался от горячки. «Немногие лекции его студенты слушали с большой охотой и дорожили ими». Также Иде принадлежат две критические статьи по математике в «Московских ученых ведомостях», где он, критикуя учебник Лакруа, пропагандирует методические взгляды Био, автора курса аналитической геометрии в Политехнической школе.

Собственно прикладную математику, т. е. механику, оптику, гидравлику, сферическую и теоретическую астрономию и пр., по руководству Вейдлера читал М. И. Панкевич. Уважаемый коллегами и неоднократно избираемый деканом факультета, человек с оригинальным характером (см. гл. 2), он, однако, был старательным, но крайне малоспособным педагогом. «На лекциях бывал он нередко темен и непонятен. А как вообще он был упорен в мнениях и щекотлив, то весьма затруднялся, когда по причине ошибки в выкладке на лекции получал ложный результат. Он этим сильно тревожился и волновался внутренно; а желая поправиться и отыскать свою ошибку, еще более путался и сбивался. Это иногда продолжалось три, четыре часа: потому и время лекций он старался избирать последнее. Если б кто из слушателей вздумал указать ему место ошибки — это значило бы оскорбить Панкевича и потерять его благорасположение» [265] .

265

Биографический словарь профессоров и преподавателей… Т. 2. С. 206.