Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья
Шрифт:
— Лёша, курс ноль шестьдесят. Давай дадим небольшой крюк и зайдем ровно с востока, солнце нам тогда как раз в хвостик светить будет, — отозвался Кузьмич из передней кабины, привычно контролируя маршрут и не забывая осматривать горизонт.
— Добро, — коротко ответил штурману Лёха, и отработав штурвалом вывел самолёт на нужный курс. Прокладывая маршрут, они постарались по возможности избегать крупных населённых пунктов и засечённых зон ПВО. Весь их план держался на скорости и неожиданности.
Через двадцать пять минут
— Лёша, вправо два, так, теперь держим ровно, норма, — раздался голос штурмана.
— Понял, — коротко ответил Лёха, контролируя горизонт.
Под крылом мелькали аккуратно обработанные лоскутки полей, уже выжженные ярким летним солнцем, иногда проносились маленькие домики, сараи и какие то постройки. Узкими змейками тянулись пыльные грунтовые дороги, кое-где проглядывали перелески. Всё это выглядело так мирно и спокойно, что Лёха на мгновение ощутил странный контраст: где-то там, на земле, жизнь шла своим чередом, а они здесь, в небе, несли на борту свою огненную «почту».
— Слушай, Лёш, а красиво тут, — неожиданно проговорил Кузьмич, оторвавшись от приборов и взглянув вниз, — Прямо на картинке. Десять минут до цели!
— Снижаюсь до трёхсот, — предупредил Лёха, снова сосредоточенно пилотируя самолёт.
— Понял, — коротко ответил Кузьмич, не отрывая взгляда от приборов.
Напряжение в кабине ощутимо возросло. До Саламанки оставалось совсем немного. Противник пока не подал признаков жизни, но это было вопросом времени. Казалось, что каждое лишнее мгновение в воздухе приближает их к риску быть замеченными.
Кузьмич оторвался от приборов, взял бинокль и осмотрел горизонт.
— Справа мелькает движение. Похоже, колонна, — сообщил он.
— Принято, — ответил Лёха, чуть поджимая рычаг газа. — Жалко наши подарочки не для них.
Начало июня 1937 года. Аэродром Матакан, окрестности Саламанки.
Ещё через пять минут напряжённого полёта, когда Лёха буквально чувствовал каждое движение самолёта, в наушниках раздался голос стрелка:
— Камандир! Впереди справа шесть фашист, бомберы на посадка заходят.
Лёха повернул голову, вглядываясь в горизонт, и действительно заметил группу из шести трёхмоторных бомбардировщиков, которые уже выстроились в стройную посадочную кишку. Они шли друг за другом, держась с интервалом в восемьдесят — сто метров.
— Юнкерсы, пятьдесят вторые, — коротко прокомментировал Лёха по рации, прикидывая варианты.
И тут в его голове мелькнула мысль — дерзкая, но чрезвычайно привлекательная. Он аккуратно сбросил скорость, дал ногу, нацелившись ровно в хвост колонны светло-серых немецких самолётов с характерными хвостами, украшенными чёрными крестами на белом фоне.
Пока низко идущий, буквально подкрадывающийся
«А ведь аэродром Матакан у нас стоит как запасная цель», — удовлетворённо подумал Лёха, обдумав свой план.
— Кузьмич! Сейчас я выпущу шасси и пристроюсь метрах в ста позади и чуть ниже замыкающего. Держи их в прицеле. Как увидишь, что передние самолёты сели, вали наглухо замыкающего из пулемёта! Потом командуй и я пройду над приземлившимися машинами, кидай три бомбы с интервалами. Четвёртую оставляй, мы её в их штаб отвезём и там вручим, — проинструктировал Лёха штурмана и выпустил шасси.
— Алибабаич! Разворачивай свои шарманку и долби куда сможешь, по моей команде. А пока смотри в оба, вдруг истребители патрулировать будут над аэродромом.
Так в строю немецких «Юнкерсов» появился самозванец — советский СБ, маскирующийся под лишний борт. Пять минут, пока группа медленно шла на посадку, показались Лёхе вечностью.
— Подходим, вижу аэродром, — в наушниках донёсся голос Кузьмича, — замыкающий в прицеле. Первый сел… второй… — Кузьмич спокойно отчитывался об успехах немецких авиаторов.
— Пятый заходит! Лёха, пора!
Лёха дернул кран уборки шасси, добавил обороты двигателям, быстро сокращая дистанцию и скомандовал:
— Огонь!
Грохот пулемёта Кузьмича эхом прокатился по кабине. Огненная очередь крупнокалиберных пуль уткнулась в левый двигатель идущего впереди самолёта, вызвав яркую вспышку и последующий за ней огненный факел.
Лёха чуть подрулил нос своей СБшки, помогая Кузьмичу целится и следующая очередь штурмана прошила центральный двигатель, ворвалась в кабину самолёта, круша всё на своём пути. От «Юнкерса» полетели куски стекла и обшивки.
Самолёт ещё секунду летел прямо, потом вздрогнул и стал медленно заваливаться через левое крыло, превращаясь в пылающий костёр. Он начал распадаться прямо в воздухе, оставляя за собой шлейф огня и обломков.
Лёха дал полный газ и потянул штурвал на себя, перепрыгивая через сбитый самолёт врага.
— Вправо! Ещё вправо! — заорал в рацию Кузьмич, выводя их над катящимися по полю немецкими самолётами, — сброс!
Самолёт встряхнуло, отправляя бомбы в короткий полёт. Буквально через пять секунд внизу последовательно грохнуло три мощных взрыва.
Лёху хорошеньки тряхнуло, казалось СБшка получила пендаль под зад.
Треснувшись головой об остекление кабины, Лёха удержал машину в воздухе,
— Кузьмич! Не иначе твои надписи сработали! Как то уж больно громко получилось. Я вон башкой треснулся даже! — весело прокричал он в рацию, выплёскивая адреналин.
— Тебе не страшно, всё равно у тебя там кость одна, нечему сотрясение получать! Вот если бы ты свои грабки повредил, то тогда беда, чем бы штурвал крутить стал! — раздался в рации ехидный голос Кузьмича.