Мой путь озарён рассветом
Шрифт:
Тут я поняла, что не могу больше говорить, и замолчала, глотая текущие по щекам слёзы. Кора смотрела на меня с такой болью во взгляде, что я, из последних сил сдерживая рыдания, выдавила:
— Ты теперь прогонишь меня, да? Ты больше не хочешь меня знать?
Всплеснув руками, хозяюшка кинулась ко мне и крепко, удивительно крепко для её слабого полного тела обняла меня.
— Что же ты говоришь-то такое? — шептала она мне, гладя меня по спине, куда дотягивалась. — Что же ты говоришь? Ты же мне как дочка стала, я всегда на твоей стороне буду.
— Но я чужая
— А ну прекращай! — с ласковой строгостью велела Кора. — Какая же ты чужая? Я же тебя знаю столько, сколько ты себя помнишь. Я же тебя теми же дорогами проводила, что и дочку свою, только быстрее сильно. Иди сюда, сядь, я переверну пирожки и расскажу тебе одну историю.
Я послушно прошла за хозяйкой на кухню и села на стул, сквозь не прекращающие литься слёзы глядя на то, как она возится с печью, наливает приятно пахнущий чай и протягивает его мне.
— Пей. Пей и слушай.
Я приняла чашку из её рук, а Кора села рядом и начала рассказ:
— Когда я совсем ещё юной была, гораздо младше тебя, подруга моя близкая попала в беду. Чтобы помочь ей, я на что угодно была готова, вот только ничего для неё сделать не смогла: семья моя тогда сама в ох каком нелёгком положении находилась. Тяжко пришлось моей подруге, но выпуталась она из всего. Всё хорошо закончилось и для неё, и для меня, но я не смогла забыть, как это больно, когда помочь близкому человеку хочешь, а не можешь.
Я согласно шмыгнула носом и хлебнула горячий чай. Хозяйка потрепала меня по ушам и продолжила:
— Вот только помощница из меня всё ж никакая вышла. Не спасла я своего мужа, и дочку тоже не спасла, и подругу близкую. Одна Марика у меня осталась, да и та в ту пору ушла путешествовать. И было мне так больно, что жить больше не хотелось. И тогда я спросила Кииру, ужели всегда так будет? Ужели это кара за мои грехи, за ошибки моей молодости? И Киира ответила. Она сказала мне, что не всё ещё для меня потеряно, что будут ещё в моей жизни те, кому понадобится моя помощь и кому смогу помочь я. А потом несколько месяцев прошло, и Финида тебя ко мне пристроила. Тут я и поняла: ты за все мои муки мне послана. Ты для меня как дочь и как подруга, и за тебя я до последнего стоять буду.
Я слушала её и глотала солёные слёзы вперемешку с чаем. Напиток получился тот ещё, но пахучие травы успокаивали, а аромат пирожков из печи напомнил о том, что я голодная.
— Всё будет хорошо, — приговаривала Кора, суетясь у печи, и её голос действовал на меня, как кошачье мурлыканье. — Я никому не дам тебя прогнать, если ты сама не захочешь уйти. Всё будет хорошо.
«Всё будет хорошо». Как не хватало мне этих слов всё это время! Как мне хотелось, чтобы кто-нибудь сказал, что всё будет хорошо, что я больше не должна сражаться за своё право жить спокойно, что пройдёт боль, а за холодной звёздной ночью придёт рассвет тёплого утра.
Когда вернулась неизвестно где шлявшаяся Рия, я уже не плакала, хотя выглядела соответствующе. Шиикара пристально осмотрела меня, удивлённо вскинув брови, и хихикнула.
— Ты топила котят в ледяной воде?
— Что? — не поняла я. — Каких
— У тебя такой вид, будто тебя заставили топить котят, — пояснила Рия, вздохнула и села рядом. — Прости, дурацкое сравнение. Что случилось? Тебя твои дети поели? Выглядишь как ходячий мертвец.
Кора поставила перед нами блюдо с горячими пирожками и, проговорив что-то невнятное, куда-то ушла, позволяя нам остаться вдвоём. В груди защемило от невыносимого чувства признательности.
— Ходячий мертвец сейчас Малисана, — тихо сообщила я Рии. — Хотя, мне кажется, не очень ходячий.
И я рассказала ей всё, начиная с того, что мне пришлось пережить с крокодильчиками.
— И тогда я смотрю, а её нет. Я спрашиваю Крина, где его сестра? А он говорит: «Пошла к ручью». А я им что сказала? К ручью. Ночью. Не. Ходить. И вот я представляю себе, что со мной будет, если танаерская девчонка, бывшая под моим присмотром, утонет, и тут наши в три рожи дружно: «Мы её найдём!» — и бегом в лес. Сама утопила бы, честное слово! И так пять дней! Как после этого не взбеситься?
С нарастающим возмущением, я поведала подруге о моём возвращении в наш город, о встрече у Главного Дома, о том, что из этого вышло. Когда дело дошло до рассказа об угрозах Малисаны, я снова начала трястись от злости, но приступив к описанию того, что я с ней сделала, я снова почувствовала нехорошее покалывание в уголках глаз.
— Жаль, что меня с тобой не было, — с чувством проговорила Рия, обнимая меня.
Я обняла её в ответ и разревелась снова, да так, что отпаивать меня чаем пришлось до середины ночи. И всё-таки, засыпая, я улыбалась, радуясь тому, что рядом со мной были люди, готовые стоять рядом со мной, куда бы я ни вляпалась. История Марики вспыхнула в памяти нехорошим пятном, но я прогнала воспоминание прочь. Я не была Марикой и не могла стать такой, как она, а значит, не должна была повторять её судьбу.
Утром моя голова была тяжёлой, как ворочавшиеся в ней мысли. Я не жалела о том, что сделала вчера, и всё-таки меня пугали последствия этого срыва. Думать о полагающемся мне наказании было столь же мучительно, сколь ожидание врага из засады. Ситуацию нагнетала Рия, которая тоже сильно беспокоилась. Из-за меня или по каким-то своим причинам, я не знала, но к Главному Дому я решила отправиться как можно раньше.
В приёмной крыла Слышащей сидела незнакомая мне раска: у Дисы был выходной сегодня, а Малисана не смогла выйти на работу по понятным причинам. Меня пропустили без возражений и злых взглядов: о моём преступлении знал ещё не весь город.
Едва только я вошла в кабинет, Марика отложила в сторону бумаги и посмотрела на меня с доброй улыбкой, что заставило меня окончательно растеряться.
— Название города выбрали, — сообщила мне наставница, убирая бумаги в стол.
— Какое? — спросила я.
Марика хитро сощурилась и подмигнула мне.
— Не скажу. Узнаешь на Круге Охоты, как и остальные.
— Ладно, — не стала спорить я.
Меня занимали другие мысли.
— Насчёт Малисаны…
Марика махнула рукой.