Мой волшебный фонарь

Сещицкая Кристина

Агата обожает дядю Томека. Она относится к нему как к редкостному музейному экспонату. Сдувает пылинки, охорашивает, а потом усаживается напротив и готова часами так сидеть, не сводя с него глаз.

— Нет, Лиля не придет, — ответил дядя Томаш.

— Почему? Она совсем перестала у нас бывать! Я даже успела забыть, как пахнут ее духи. Когда ты ее приведешь?

Дядя вытащил из кармана пачку сигарет и спички и, прежде чем закурить, долго и сосредоточенно их рассматривал.

—

Не знаю, Агата… — сказал он и вздохнул, чего Агата скорее всего не заметила, потому что продолжала тараторить свое.

— Обязательно в следующий раз приходи с Лилей! Мне мама подарила материал на платье, и я должна посоветоваться с ней насчет фасона.

— Постарайся лучше сама что-нибудь придумать, — грустно улыбнулся дядя и посмотрел на меня.

Только теперь я вдруг заметила темные круги у него под глазами. От этого его лицо приобрело какое-то новое выражение — незнакомое и печальное.

— В том-то и дело, что я сама не могу, — не унималась Агата. — А у Лили всегда бывают потрясающие идеи!

— Ты так думаешь?.. — с сомнением произнес дядя. — Боюсь, что не всегда.

Тут Агату осенило.

— Вы поссорились? — недоверчиво спросила она. — Не может быть!

— И тем не менее это так, — ответил дядя. — Тем не менее это так…

— Не огорчайся! — воскликнула Агата. — Помиритесь, и все будет, как прежде.

— Никогда уже не будет все, как прежде, Агата…

— Будет, вот увидишь! Думаешь, наши родители никогда не ссорятся? Еще как ссорятся! Да ты и сам слышал! Иногда мне кажется, что будь они у нас не так хорошо воспитаны, они бы швыряли друг в друга чем попало. Я бы, например, с удовольствием поглядела на такой скандальчик. Представляешь: мама берет блюдо — и бац в папу. Папа хватает пепельницу — и бух в маму! В кино не надо ходить!

— Не болтай чепуху, Агата.

— Я не болтаю, дядечка, я бы, честное слово, разочек, всего один разок, полюбовалась такой сценкой. Никогда еще не приходилось видеть… может быть, поэтому мне так интересно… А из-за Лили ты не расстраивайся, вы помиритесь, правда-правда!

— Мы не раз ссорились по пустякам, Агата, и не раз мирились, — негромко сказал дядя Томаш. — Но сейчас, девочка, никто из нас не станет просить у другого прощения, потому что…

— Как тебе не стыдно упрямиться! — возмутилась Агата.

— …потому что на этот раз причина достаточно серьезная, — закончил дядя Томаш.

Агата наконец поняла, что ему не до шуток.

— Серьезная? А что случилось? — спросила она.

— Агата! — воскликнула я. — Оставь дядю в покое, это не твое дело!

— Почему же? — задумчиво произнес дядя Томаш. — Я могу ей сказать. Лиля выходит замуж.

— Ох… — оторопела Агата. — Как это выходит замуж? Просто так, ни с того ни с сего?

— Ни с того ни с сего замуж не выходят, — печально улыбнулся дядя, — Всегда есть какая-нибудь причина.

— Но почему не за тебя? Неужели она могла кого-то полюбить сильнее? Это

невозможно, она ведь безумно тебя любила! Сама слышала, она прямо так и говорила: «Я безумно люблю Томаша!» Я точно помню, я еще тогда подумала, что тоже хотела бы кого-нибудь так полюбить. Что же получается: можно любить сильнее, чем безумно? Я в этом не уверена.

— Понятия не имею, как Лиля любит своего будущего мужа — безумно или еще сильнее; так или иначе, она за него выходит. И уезжает во Францию, — добавил дядя.

Наконец мне кое-что стало ясно. Агате, кажется, тоже.

— Ах, вон оно что… — протянула она с нескрываемым возмущением.

— Каждый вправе выбирать то, что ему больше по душе, — великодушно сказал дядя.

— И она выбрала французские тряпки, парижское метро, Сену и собор Парижской богоматери. Надеюсь, что ее муж окажется старым скупердяем, который будет запирать от нее франки в прабабушкин сундук!

— Как тебе не стыдно, Агата, — рассердился дядя Томаш. — Нельзя желать другому зла, это мелко и недостойно порядочного человека! Запомни это.

— Знаю! — Моя сестра почти кричала. — Прекрасно знаю, что недостойно! Но ей я этого желаю и ничего не могу с собой поделать! Может быть, ты, Яна, желаешь ей добра?

Я пожала плечами и оставила ее вопрос без ответа. Потому что, честно говоря, ничего особенно хорошего я Лиле не желала, но никогда в жизни не призналась бы в этом. Напротив, я изо всех сил старалась пробудить в себе чувство благородной снисходительности и таким образом достичь тех вершин, до которых уже добрался дядя Томек.

Но пока я застряла где-то у подножия, неподалеку от Агаты, может, только чуть повыше — хотя бы потому, что попытка сама по себе уже кое-что значит. Агата же не поднялась вверх ни на шаг.

В тот день картинки в моем волшебном фонаре сменялись одна за другой. После обеда Ясек пошел к Зебжидовскому за географическим атласом, а родители с дядей Томеком отправились в кино — мама и папа решили, что его необходимо развлечь. Не могу сказать, чтобы дядя Томек покидал наш дом с видом человека, алчущего развлечений. Прощаясь со мной, он тоскливым взором окинул мою подушку. Вот я и дождалась: кто-то впервые позавидовал мне в моем печальном положении!

Очередная картинка изображала Агату, сидящую за моим письменным столом с тупо устремленным в пространство взором. Время от времени она шумно вздыхала, явно рассчитывая на то, что я спрошу: «Что тебя так тревожит, Агата?» Ибо Агата настолько же любит изливать душу, насколько Ясек этого терпеть не может. Но так как я упорно молчала, она повернулась ко мне вместе со стулом и выпалила:

— Я должна тебе кое-что сказать!

— Говори! Я уже пятнадцать минут этого жду.

Агата откашлялась, точно докладчик перед началом выступления, и повела свой рассказ, для которого я придумала следующее название: