Моя мать Марлен Дитрих. Том 2
Шрифт:
Я играла главные роли, имела умеренный успех, пробовала себя в режиссуре, преподавании, зарабатывая на жизнь. Днем я работала без особого напряжения, ночью пила, утром страдала от тяжелого похмелья. С бренди я перешла на вредный для желудка бурбон, виски, за которым обычно следовали коктейли — стинджеры, сайдкары и александеры.
Идеальная пара, должно быть, поссорилась. Возможно, из-за Уэйна, возможно, из-за слишком частых любовных посланий Ремарка…
Как бы то ни было, когда Габен уехал на натурные съемки, мать была убеждена, что он на нее сердится и потому тотчас заведет бурный роман со своей партнершей Идой Лупино. Бедный Жан, она подходила к нему со своей, дитриховской, меркой. Мать отменила тур, пропагандирующий продажу облигаций военного займа, и вся отдалась любовным переживаниям. Она изливала свою тоску в дневнике с синей обложкой, с оглядкой на вечность, как
15 февраля. Он ушел.
16 февраля. Я думаю по-французски. Как забавно! 10 утра. Я думаю о нем, думая о нем, я могла бы просидеть годен, если бы только увидела его, хоть на секунду.
Он со мной, как пылающий огонь.
Jean, je t’aime [9] .
Все, что я собираюсь дать тебе, — любовь. Если она тебе не нужна, моя жизнь кончена, навсегда. И я понимаю расхожую фразу, что это ничего не доказывает. Понимаю и другую: «Я буду любить тебя всю жизнь и после смерти — тоже», ведь даже мертвая, я все еще буду любить тебя. Я люблю тебя, как приятно произносить эти слова, зная, что ты не скажешь в ответ: «Я тебе не верю». Если бы ты был здесь, я поцеловала бы тебя, положила бы тебе голову на плечо и поверила бы, что ты меня любишь. Ведь если не любишь, для меня все кончено. Если я больше не нужна тебе, я хочу умереть.
9
Жан, я люблю тебя. (фр.).
Я в постели. Мое тело холодное, я смотрю на себя и не нахожу, что я привлекательна, я недостаточно привлекательна. Мне хотелось бы стать очень красивой для тебя. Для тебя я хотела бы стать самой лучшей женщиной в мире, но я не такая. Но я люблю тебя. Ты — мое сердце, моя душа. Я раньше не знала, что такое душа. Теперь знаю. Завтра я буду спать в твоей кровати. Мне будет больно. Но я буду ближе к тебе. Я люблю тебя, я люблю тебя.
17 февраля. Я не спала. Приняла таблетки в три часа ночи и не смогла уснуть. Работала днем. Жду тебя, будто ты в любое время можешь вернуться со студии.
Пожалуйста, обожаемый мой, вернись, пожалуйста.
18 февраля. Мне так хорошо спалось в его постели. Сначала было больно, что я здесь без него, но я притворилась, что он со мной и легла спать. Время течет так медленно! Все потому, что я считаю часы и даже минуты! За ланчем встретилась с Джорджем Рафтом, и мы говорили про Жана. Рафт спросил: как он может смотреть на другую женщину?
Не верится, что прошло всего три дня с его ухода. Мне кажется, минула вечность или пропала даром целая жизнь. Я дышу — и только. Я сознаю, что думаю только о себе. Может быть, так и поступает тот, кто любит. Я всегда думала, что истинная любовь, когда отказываешься от себя, но это неверно. Я люблю его каждой каплей своей крови, а думаю лишь об одном — о том, чтобы быть с ним рядом, слышать его голос, ощущать прикосновение его губ, чувствовать его руки, обнимающие меня, и я думаю, что хочу отдать ему себя навсегда.
Чаще всего я оставалась на ночь в театре и, напившись до потери сознания, лежала вверху, на хорах, на реквизитной кушетке. В театре было темно, прохладно и безопаснее, чем там, где мне надлежало быть.
21 февраля. У меня все еще жар. Горит голова, горят руки. Я трогаю книгу, и она кажется мне холодной. Я пишу медленно, а сердце так и бьется. Как хорошо, что он не знает о моей болезни.
Воскресенье, 22
Воскресенье, вечер. Если бы я могла тронуть его сердце, ну хоть чуть-чуть, чтобы он увидел меня такой, какая я есть. Если бы он сказал, что любит меня и хочет меня, что я нужна ему так же, как и он нужен мне, только эти слова положили бы конец тоске, окутывающей меня, как вечная ночь.
Дитрих писала каждый день, страницу за страницей, о своей любви и страстном желании ответной любви.
Четверг, 26 февраля. Я послала ему телеграмму с телефонным номером в Ла-Куинта. Я буду ждать его там.
Как и Грета Гарбо, мать часто ездила в Ла-Куинту, бывшую в то время тайным оазисом далеко за Пальм-Спрингс. Мне порой казалось, что скрытые буйной зеленью бунгало там построены с одной-единственной целью — для тайных любовных свиданий звезд. Если у кого-то с кем-то вспыхивала любовь, либо незаконная, скандальная, способная уменьшить кассовые сборы, либо осуждаемая на студии, любовники тут же отправлялись в пустыню, в «тайное место свиданий» — Ла-Куинту.
Пятница, 27 февраля, Ла-Куинта. Я проснулась и услышала в трубке его голос. Его голос поддерживает во мне жизнь, он теперь заменяет его руки, плечи. Он говорит со мной с нежностью, трогающей меня до глубины души. Он знает, что таким образом поддерживает во мне жизнь, поэтому он звонит и так нежно разговаривает со мной. Сейчас здесь, где всегда так солнечно, пасмурная погода. Может быть, солнце ревнует к тебе? Наверное, заключенные чувствуют то же, что и я. Они существуют, но не живут. Они ждут того дня, когда кончатся их невзгоды, и они заживут нормальной жизнью. Мне холодно, любовь моя. Но, будь ты рядом, я прижалась бы к твоему теплому телу и полюбила бы дождь, потому что он оправдывал бы желание побыть в постели. А ты бы спросил: «Ты хорошо себя чувствуешь, мое личико?» О, Жан, любовь моя!
Суббота, 28 февраля. Я совсем не спала. Все думала, думала, думала. Если во мне и впрямь его ребенок, я спрошу его, что нам делать. Не хочется прятаться последние пять месяцев. Но если Жан пожелает, я рожу ребенка, как если бы мы были женаты. Мне наплевать, что скажут люди. Я не могу убить этого ребенка. Но если Жан хочет, я это сделаю. Я смогу получить развод намного раньше, чем он, но это не столь важно. Надеюсь, что на этот раз я не беременна. Я боюсь, что он останется со мной из-за ребенка, а не потому, что любит меня. В будущем, когда он полностью уверится, что хочет жить со мной, я рожу ребенка, но только если он захочет, а не потому, что это случилось помимо его воли. О, Жан, приезжай, приезжай и исцели мою боль.
Битва в Явайском море проиграна. Торжествующие японцы получили выход в Индийский океан.
Воскресенье, 1 марта. Животик маленький, но никаких симптомов. Еще одно воскресенье без него. Мне тепло, потому что я была на солнце и приняла ванну. Хотелось бы лечь в постель, но стоит мне лечь, и я думаю только о нем.
Четверг, 5 марта. Жан приезжает завтра. О, Жан, я люблю тебя. Сегодня последний день веду дневник, хранящий мои самые глубокие чувства, мои страдания, мои слезы, мои надежды.
Воссоединившись, они неделями не выпускали друг друга из объятий. Они вернулись в город, одетые, как сексапильные ковбои, красивые, жизнерадостные, загоревшие.
В идиллии было лишь одно досадное обстоятельство: Дитрих сообщила о нем по телефону моему отцу:
— Знаешь, Папи, Жан действительно любит меня! Но есть и нечто ужасное: оказывается, я не ношу его ребенка. Спросишь, как так? Я же намеренно не делала спринцеваний. Забавно, да?
Мать решила, что челночные поездки из Беверли-Хиллз в Брентвуд отнимают у нее слишком много времени, и потому отказалась от бунгало и сняла гасиенду поближе к своему любовнику. Она переселила меня и мою «постоянную» компаньонку в дом на склоне горы, в деревне рядом с Уэствудом.