Моя мать Марлен Дитрих. Том 2
Шрифт:
Adieu, сердце мое. Я лежу в постели, и никто не отворит дверь, вот что ужасно.
Всегда твоя, Мутти
На Рождество Тами услали в санаторий в горах — «привести себя в норму». Отец явно скрытничал, затуманивал свои планы, и меня отправили в английское поместье, помпезное, чопорное, с замками и сторожевыми башнями, прямо со страниц романов Вальтера Скотта. В моей комнате привлекали к себе внимание кровать под балдахином, вся в белых оборках и елизаветинской драпировке, диванчик с изогнутой спинкой под окном в стиле Тюдор и камин в стиле Адама. Каждое утро, белое от снега, горничная поджигала заранее
— Мисс, мисс, камин горит, ванна готова. Торопитесь, скоро подадут завтрак.
Моя хозяйка была настоящая английская леди — утонченная, любезная, рожденная, чтобы жить в поместье. Ее муж, похожий на молодого Обри Смита, со значительной примесью характерных черт Майкла Редгрейва, восседая на массивном стуле с высокой спинкой, с удивительной сноровкой вязал носки на пяти спицах. Он в совершенстве овладел этим почтенным искусством, развивая подвижность пальцев после ранения в руку на войне. Я очень дорожу памятью о нем. Вот он сидит на типично английском стуле с типично английской элегантной небрежностью и постукивает спицами, почти не глядя на носок, который вяжет. Дочь хозяев тоже была очень мила ко мне. Не ее вина, что я чувствовала себя чужой в мире, к которому хотела бы принадлежать.
Мы ездили на санях, запряженных лошадьми, в соседние поместья на Рождественские балы, и нам давали настоящие бальные карточки, в которые сэры, лорды и виконты, воспитанники колледжей Итона и Харроу, любезно вписывали свои громкие имена. Проснувшись Рождественским утром, я обнаружила в ногах своей красивой кровати наволочку, набитую подарками в ярких обертках, а впереди меня ждал невообразимый Рождественский вечер. Все гости были в национальных шотландских костюмах: черный бархат, яркие клетчатые юбки — красные, зеленые, синие, туфли с серебряными пряжками; сидели за банкетным столом в бальной зале нашего дома, а волынщики в полной парадной форме маршировали вокруг уставленного яствами стола, наигрывая щемящие душу мелодии, приветствуя наступление Нового года! С того дня я поняла, каким может и должен быть этот праздник. Стоит мне услышать волынку, и я вспоминаю чудесный дом, ощущаю теплоту, надежную защиту от невзгод и мысленно благодарю добрых чужих людей, впервые прививших чужому ребенку вкус к традиции.
Я вернулась в школу, но мать вскоре снова оторвала меня от учебы. Ей пришлось принять участие в большом гала-концерте и хотелось рассказать мне о нем! Она даже не дала мне возможности поблагодарить ее за каникулы в Англии.
— Моя дорогая, слушай, слушай! Я должна была пойти на открытие. «Солнечные» прожектора, огромный красный ковер, поклонники, все разодетые в пух и прах с подлинным шиком, радиоинтервью — словом, нечто невообразимое. Настоящая блистательная кинопремьера. Я должна была выглядеть, как полагается кинозвезде — прическа, меха, даже изумруды! От прелестного белого шифона пришлось отказаться: без твоей помощи не могла приподнять скотчем грудь. Как бы то ни было, вся эта блестящая шумиха устраивалась знаешь ради чего? Да ради «скачущих кроликов»! Даже ты слишком взрослая для такого зрелища! И все же жаль, что тебя там не было: ты бы слышала рев толпы, когда мы вышли из машины! Губительница я кассовых сборов или нет, но люди словно с ума посходили — они наваливались на ограждения с такой силой, что некоторые падали в обморок, и толпа их давила!
Уже потом, в машине, я спросила: «А теперь объясните мне простую вещь: кто пойдет это смотреть?» Полнометражный фильм, и — сплошное сюсюканье. Если бы не замечательная мачеха, это же фильм для двухлеток! А уродливые человечки-карлики? Да и принц, похоже, «голубой». Нет, уж если ты рисуешь Микки Мауса, не лезь в продюсеры полнометражного фильма! Радость моя, ты должна увидеть это своими глазами (Мне уже нетерпелось!). Там есть «сцена уборки» — я чуть в трусики не написала! Маленькие
Когда я наконец увидела «Белоснежку и семь гномов», первую полнометражную мультипликацию Диснея, она произвела на меня такое впечатление, что даже отрицательный отзыв матери не смог его поколебать. Я полюбила и «птичек», и «голубого» принца — всех!
Старый контракт Дитрих истекал в конце февраля. Студия «Парамаунт», которая раньше собиралась снимать Дитрих в новом фильме, теперь хотела от нее откупиться. Вот что она написала моему отцу:
Я уже потратила уйму времени и денег в надежде на то, что студия предложит мне что-нибудь, способное убрать ярлык «губительницы кассовых сборов», но им нечего мне предложить. Мне сообщили по секрету, что они хотят расплатиться со мной и позабыть про свои обещания, но для проформы мой адвокат должен обратиться к ним с письменным заявлением и так далее.
Двести пятьдесят тысяч долларов нам на какое-то время хватит. В конце концов что-нибудь подвернется, и дела снова пойдут на лад. Приходится признать: Хемингуэй был прав, когда сказал, что дело не только в Джо, во многом причина кроется во мне самой.
Здесь все очень дорого, но ты же знаешь менталитет людей кино. Я не могу допустить, чтобы от меня исходил запах «бывшей», или даже «безработной звезды». Вот я и трачу все, что осталось, чтобы придать себе блеска, хоть я очень страдаю от одиночества, тоски и — тебе я могу открыться — страха.
Гитлер прошел марш-парадом по приветствовавшей его Австрии. Моя мать переехала из дорогого отеля в маленький дом на Беверли-Хиллз.
На весенние каникулы отец передал меня на попечение матери. Я не так уж много проучилась в школе, чтобы заслужить отдых, но другие его заслужили, отпустили и меня. Как мне сказали, Тами снова «уехала погостить к брату». Я беспокоилась, не прячут ли они ее, не заставили ли в очередной раз убить своего ребенка.
Моя мать была очень хороша той весной. Исполненная радости жизни, разговорчивая, вся во власти своего прекрасного Рыцаря. Он тоже был на высоте. Они смеялись и безупречно играли «любовников». Но порой появлялся кто-то третий. Я по велению матери говорила Рыцарю, что она занята — обсуждает сценарий, хоть прекрасно знала, что это не так. А однажды, когда он явился рано утром, мне пришлось солгать, что мать еще в постели, а на самом деле она и не ночевала дома.
Как-то раз мы с матерью отправились выпить чаю с одной из ее старых приятельниц. Я иногда задавалась вопросом: что общего у моей матери с Дороти ди Фрассо кроме того, что мы арендовали у нее дом? Наша графиня поспешно собиралась в Италию с целью убить Муссолини. У нее был простой план. Сунув свежую сигарету в длинный мундштук из слоновой кости, графиня подробно изложила свой замысел. Мелко изрубленные усы тигра, подмешанные в пищу, вмиг вонзятся во внутренности Муссолини тысячью тонких иголок, и он, корчась от боли, умрет от перитонита.
— Марлен, его кишки превратятся в сито, дерьмо хлынет в желудок и basta! Вонючая смерть!
Вернувшись в Рим, графиня ди Фрассо собиралась устроить званый вечер, пригласить на него всех своих титулованных итальянских друзей, вручить каждому по пинцету и отправить их на охоту с приказом добыть усы тигра.
— Но, дорогая, как ты сможешь подсыпать их в пищу Муссолини, даже в измельченном виде? — спросила мать, зачарованная отвагой графини.
Элегантная убийца снисходительно засмеялась.