Моя плоть сладка (сборник)
Шрифт:
— Она была убита,— сказал Бенколин.
— Ее тело выловили из Сены сегодня днем.— Шамон возбужденно вскочил,— В синяках. Избита. И умерла от колотых ран.
Огюстен ошарашенно уставился на капитана.
— Вы не думаете,— наконец пробормотал он,— что я...
— Если бы. я так думал?— неожиданно улыбнулся Шамон,— я бы вас задушил. Мы просто хотим кое-что выяснить. Насколько я знаю, это не первый подобный случай. Мсье Бенколин сообщил мне, что шесть месяцев назад другая девушка посетила «Музей Огюстена» и...
— Я никогда об этом не слышал!
— Нет, вмешался Бенколин.-- Она часто бывала у вас, но вас мы считаем
Несмотря на испытываемый страх, Огюстен заставил себя выдержать холодный взгляд детектива.
— А почему, спросил он,— этот мсье так уверен, что она вошла в мой музей и не вышла обратно?
— Я отвечу на этот вопрос,— сказал Шамон. — Мы были помолвлены с мадемуазель Дюшен. В настоящее время я в отпуске. Помолвка состоялась год назад, и с тех пор я ее не видел, а в наших отношениях произошли перемены. К вам это не имеет никакого отношения. Вчера мадемуазель Дюшен должна была встретиться в павильоне Дофина со своей подругой, мадемуазель Мартель, и со мной. Она повела себя довольно странно. В четыре часа она позвонила мне и сообщила, что наша встреча не состоится. Причину она не назвала. Я позвонил мадемуазель Мартель и узнал, что она получила только что такой же отказ. Я почувствовал в Этом что-то странное и немедленно отправился домой к мадемуазель Дюшен. Когда я подъехал к ее дому, она садилась в такси. Я последовал за ней в другом такси.
— Вы следили за ней?
Шамон замолчал. Лишь желваки играли на его скулах.
— У меня нет причин защищаться от подобного обвинения,— снова заговорил он,— Права жениха... Я очень удивился, когда увидел, что она направилась в этот район—это плохое место для молодой девушки даже днем. Она вышла из такси у «Музея Огюстена». Я был изумлен, ибо никогда не подозревал, что она интересовалась восковыми фигурами. Я не знал, стоит ли мне идти за ней дальше — у меня все же есть совесть.
Похоже, этот человек никогда не выходил из себя. Французские солдаты всегда остаются джентльменами. Шамон оглядел нас и продолжал.
— Я увидел объявление, что музей закрывается в пять часов, и решил подождать. Было только половина четвертого. Когда музей закрылся, а мадемуазель Дюшен не появилась, я предположил, что она воспользовалась другим выходом. Кроме того, я был сердит, что все это время простоял на улице.— Он уставился на Огюстена.— Когда я сегодня узнал, что она не возвращалась домой, я провел расследование и выяснил, что в музее нет другого выхода. Это так?
Огюстен откинулся на спинку кресла.
— Но он есть! Есть другой выход!
— Не для посетителей, я полагаю,— заметил Бенколин..
— Нет... нет, конечно, нет! Он ведет на. улицу, которая позади музея. Это частный ход. Но мсье сказал...
— И он всегда заперт,— задумчиво продолжал Бенколин.
Старик всплеснул руками.
— Но что вам нужно от меня? — закричал он.— Скажите, вы хотите арестовать меня за убийство?
— Нет,— ответил Бенколин.— Мы только хотим осмотреть ваш музей. И мы хотим знать, видели ли вы эту девушку.
Огюстен положил дрожащие руки на стол и уставился на Бенколина.
— Тогда я отвечу — да,— воскликнул он.— Да! Потому что подобные вещи происходят в моем музее, а я их не понимаю. Я начинаю считать себя сумасшедшим.— У него затряслась голова.
Шамон мягко прикоснулся к его плечу.
—
Огюстен говорил как бы про себя.
— И — вы понимаете? — эта тишина, эта неподвижность — это мой мир. Я думаю, он похож на смерть, потому что смерть может заморозить людей в любых положениях, в которых она их застанет. Но это единственная фантазия, которую я себе позволяю. Я не воображаю, что они живы. Много ночей я бродил среди своих фигур и часто стоял, между ними. Я наблюдал за мертвым Бонапартом, представляя, что действительно нахожусь при его смерти. Воображение даже заставило меня слышать шум ветра, и видеть мерцание света...
— Это дьявольская чушь! — рявкнул Шамон.
— Нет... позвольте мне продолжать! — настаивал Огюстен странным голосом.— Господа, я всегда испытываю слабость после этого. Я дрожу, и у меня слезятся глаза. Но, вы понимаете, я никогда не верил в то, что мои фигуры живут. Если бы одна из них шевельнулась,— его голос дрогнул,— если бы хоть одна из них шевельнулась, я бы сошел с ума.
Это было то, чего он боялся. Шамон сделал нетерпеливое движение, но Бенколин знаком успокоил его.
— Вы стали бы смеяться над человеком, который, стоя в музее восковых фигур, вдруг заговорил бы с одной из них, считая ее живой? — Старик уставился на Бенколина. Тот кивнул.— Вы видели их и знаете, что они похожи на настоящих. А видели вы их двигающимися или разговаривающими? В моей галерее ужасов есть фигура мадам Лучар, убийцы топором. Вы слышали о ней?
— Я отправил ее на гильотину,— кратко сказал Бенколин.
— А! Понимаете, мсье,— с еще большим беспокойством говорил Огюстен,— некоторые из этих фигур — мои, друзья. Я люблю их, я могу разговаривать с ними. Но эта мадам Лучар... Я ничего не мог с ней сделать, даже когда лепил ее из воска. Это шедевр! Но она меня пугает.— Старик вздрогнул.— Она стоит в музее тихая и скромная, со сложенными руками. Похожа на новобрачную, в пальто с меховым воротником и в маленькой коричневой шляпке. Однажды ночью несколько месяцев назад, когда я закрывал музей, могу поклясться в этом, я видел мадам Лучар идущей по галерее.
Шамон стукнул кулаком по столу.
— Пошли,— сказал он нам.— Этот человек — сумасшедший.
— Но нет, это была иллюзия... Она стояла на своем обычном месте.— Огюстен повернулся к Шамону.— Вам лучше выслушать меня, потому что это имеет прямое отношение к вам. Мадемуазель, которая, по вашим словам, исчезла, была вашей невестой. Хорошо! Вы спросите меня, почему я вспомнил о вашей невесте. Я расскажу вам. Она пришла вчера около половины четвертого, незадолго до закрытия. В главном холле было всего два или три человека, и поэтому я заметил ее. Она стояла около двери, ведущей в подвал,— там у меня галерея ужасов,— и смотрела на меня как на восковую фигуру. Красивая девушка. Шикарная. Потом она спросила меня: «Где здесь Сатир?»