Моя «Правда». Большие тайны большой газеты.

Губарев Владимир Степанович

На первом этапе так и происходило…

Я попытался ответить на главный вопрос: почему мы вырвались в космос первыми? Конечно, личности главных конструкторов, входивших в Совет главных под руководством С. П. Королева, играли важную роль, однако, на мой взгляд, не это было решающим. Особенность заключалась в том, что в нашей стране ее оборона и выход в космос осуществлялись вместе – военными и гражданскими специалистами. Причем на первом этапе (впрочем, и позже!) оборонная тематика была решающей. Кстати, в «Воспоминаниях» была отражена роль атомщиков и И.В. Курчатова, благодаря которому, в частности, и произошло единение атомного оружия и ракетной техники. «Семерка» – наша космическая лошадка – получилась у Королева столь мощной из-за того, что ей предназначалось доставлять ядерную

голову до «потенциального противника», то есть до Америки.

В общем, у нас не было противоречий между военными и гражданскими, а потому и создавался, а тем самым и развивался ракетно-ядерный щит стремительно.

В США два ведомства работали параллельно, конкурируя друг с другом. А потому затрачивая средств раз в десять больше, чем мы, Америка запустила свой «апельсин» позже, чем мы первый искусственный спутник Земли, да и Алан Шепард совершил свой 15-минутный прыжок в космос позже триумфального полета Юрия Гагарина.

Естественно, рассказывая о первых шагах в космос, Л. И. Брежнев не мог не оценивать развитие оборонной промышленности, тем более что одно время он работал секретарем ЦК по оборонной тематике.

В «Космическом Октябре» давалась оценка не только С. П. Королеву и М. К. Янгелю, которые ко времени написания воспоминаний уже ушли из жизни, но и действующим конструкторам и ученым – академикам Келдышу, Глушко, Пилюгину, Бармину, Челомею, Макееву, Рязанскому и другим. Подчас всего лишь несколько слов говорилось об их работе, но даже простое упоминание фамилий открывало впоследствии путь для журналистов.

Большое внимание уделялось в «Воспоминаниях» нашему лунному проекту. В частности, поддерживалась та точка зрения, что страна уже не была способна осуществить этот проект из-за высокой его стоимости, да и политическая составляющая отошла на второй план – американцы уже совершили несколько экспедиций на Луну. Подробно рассказывалось и об аварийных пусках Н-1. В частности, и о том случае, когда ракета взорвалась на стартовом комплексе, что, по мнению Брежнева, и послужило поводом для закрытия проекта.

Кстати, этот эпизод сохранился в «Космическом Октябре», но из-за механического сокращения он связан с «гагаринским стартом», что, конечно же, неверно. Впрочем, о сокращениях чуть позже…

Два эпизода, на мой взгляд, обязательно должны были быть в «Воспоминаниях» Брежнева. Одна из них – трагическая страница в истории космонавтики. Это взрыв ракеты М.К. Янгеля на старте 24 октября 1960 года, когда погибли маршал М. И. Неделин, многие ученые, конструктора, специалисты космодрома – всего 125 человек. Председателем Правительственной комиссии был назначен Л.И. Брежнев. Уже на следующий день он был на полигоне и собственными глазами видел все происшедшее. Он был потрясен. Его слова о том, что «продолжайте работать товарищи, мы искать виновных не будем», до сих пор помнят ветераны ракетной техники. Это было мудрое и верное решение, которое позволило вскоре поставить Р-16 на вооружение. Эта ракета помогла добиться ядерного паритета с США, она сделала далекую Америку уязвимой, а значит, ядерную войну бессмысленной…

Второй эпизод – это совещание в Крыму, а затем его продолжение в Кремле. Решалась судьба ракетной техники в СССР. Оппонентами выступали академик В. Н. Челомей и сначала академик М. К.Янгель, а затем его преемник В.Ф.Уткин.

Академик Челомей предлагал создавать «простые» ракеты, но выпускать их в большом количестве.

КБ «Южное», возглавляемое академиком М. К. Янгелем, настаивало на создании мощных ракетных комплексов, способных противостоять даже ядерным взрывам.

Мнения разделились и у военных, и у гражданских. Вольно или невольно главным судьей в споре конструкторов и ученых выступал Генеральный секретарь ЦК КПСС. Именно тогда Л. Б. Брежнев поддержал КБ «Южное», что позволило создать серию ракетных комплексов, которые до нынешнего дня стоят на защите страны. До появления идеи «звездных войн» было еще более десяти лет, но уже тогда на совещании в Крыму стало ясно, что они бессмысленны, так как появится СС-18 – «Сатана» – ракета, равной которой нет и сегодня.

В «Воспоминаниях» рассказывалось о том, как и почему было принято столь принципиальное решение.

И если оценивать деятельность Л. И. Брежнева на посту Генерального секретаря, то именно оно, безусловно, определило роль СССР в мире на грядущие четверть века. Да и сегодня оно не менее актуально.

Моя работа была завершена, и она была отправлена в ЦК партии. Механизмов «прохождения» рукописи я не знаю. Мне известно, что читали ее Д. Ф. Устинов, К. У Черненко, помощник Генерального секретаря. Мне сообщили, что с полным вариантом этой главы «Воспоминаний» ознакомился и сам Леонид Ильич. Впрочем, в этом я сомневаюсь, так как какие-то правки он должен был внести… Но этого не случилось. Как я уже говорил, планировалось, что «Космический Октябрь» выйдет в декабрьской книжке «Нового мира» ко дню рождения Л.И. Брежнева. Однако Леонид Ильич до него не дожил. Верстку «Нового мира» срочно потребовали в ЦК партии, а оттуда «Космический Октябрь» вернулся в сильно урезанном виде.

Все, что было связано с обороной страны, с действующими конструкторами и учеными, а также все, о чем не писалось ранее, было убрано. Генеральный секретарь ЦК КПСС в полной мере ощутил власть цензуры. Мне кажется, из его мемуаров убрали даже больше, чем это случалось с нашими материалами. Кто это сделал, я не знаю до сих пор… Сокращения были сделаны механически, с какой-то даже злостью – по крайней мере, так мне показалось. Из-за этого вмешательства и произошло смешение времени и событий, родилось множество неточностей и даже ошибок.

К сожалению, этот вариант мне не показали, потому что со смертью Брежнева истинные творцы его мемуаров были мгновенно забыты.

До сих пор мне жаль, что «Космический Октябрь» не появился при жизни Брежнева – в этом случае многие страницы истории нашей космонавтики были бы открыты на четверть века раньше.

ЗЕРКАЛО ГЕНИЕВ

Что скрывать: Солженицына в «Правде» не любили. Более того, начальство регулярно подчеркивало, мол, «не наш человек». На меня посматривали косо. Во-первых, во время поездки в Америку (я возглавлял группу молодых журналистов) в многочисленных интервью я говорил о Солженицыне как о крупном современном писателе. Во-вторых, в Англии был устроен «русский театральный фестиваль», на котором было представлено две пьесы – «Шарашка» Солженицына и мой «Саркофаг». И, наконец, в-третьих, я считал, что три писателя по-настоящему раскрыли «лагерное прошлое» – Гинзбург, Солженицын и Шаламов, причем на первое место я ставил Шаламова… Взгляды я свои не скрывал, а потому, наверное, меня и «не подпускали» к отделу литературы, хотя отношения с Николаем Потаповым были великолепные.

К сожалению, «Правда» не изменила своего отношения к Александру Исаевичу Солженицыну и тогда, когда он был избран в Российскую Академию наук. Я написал об этом событии статью, но она так и не появилась на страницах «Правды».

Именно поэтому я предлагаю эту статью сейчас на суд читателей.

Это размышления писателя о влиянии Академии наук России на судьбу литературы.

Итак, хотел ли Пушкин быть академиком? Александр Сергеевич никогда об этом не говорил, хотя к Академии, как ко всему, что связано с Петром I, он относился с почтением. Да и было почему: ведь все лучшее, что случалось в России, связано с ее Академией. И тогда, да и сейчас.

Не успел Пушкин стать членом Академии, но его имя осветило единственный в мире литературоведческий научный центр, где хранятся и изучаются документы и рукописи великих писателей и деятелей искусства. Я имею в виду Пушкинский дом, без которого ни наука, ни литература России в XX веке просто немыслимы. А появился он в 1905 году.

Впрочем «тяга» литераторов к Академии началась с ее рождения…

Всего два года прошло после Указа Петра I о создании Российской Академии, а слава о ней уже шагнула в Европу, привлекая к себе все новых именитых членов. И когда Христиан Вольф писал Леонарду Эйлеру о том, что в Петербурге Академия наук стала «раем для ученых», он не подозревал, что его оценка останется в истории. Да и еще одним деянием прославится почетный член Академии Вольф: он возьмет на себя труд обучать трех студентов Академии естествознанию, и среди них будет Михаил Ломоносов.