Моя прекрасная убийца [Сборник]

Уэллс Тобиас

— Срочно? — спросил эксперт и посмотрел поверх очков на часы рядом с дверью. Было уже почти четыре.

— Ставлю бутылку шампанского! — сказал я.

— Это подкуп должностного лица! — рассмеялся он. — Кроме того, я не люблю шампанское.

— Ну, тогда водки, — сказал я.

Он усмехнулся:

— Я пью только мозельское и предпочитаю урожай пятьдесят третьего года, скажем, «Доктора Бернкастлера».

— Заметано! — сказал я беспечно.

— Не спешите, Клипп, — весело сказал он. — Одна бутылка стоит сто пятьдесят марок. Не

меньше.

— О, черт!.. — воскликнул я и дал себе зарок почитать что-нибудь о винах.

— Через полчаса я позвоню вам и сообщу результаты, — сказал он.

Я ответил «Спасибо» и пробежался по кабинетам, где сидели мои приятели. Многих уже не застал, от некоторых выслушал язвительные замечания, поскольку информация о моей поездке в йелсу и сообщении из Сплита распространилась по управлению с быстротой молнии, а также узнал кое-какие интересные и не очень интересные новости. Через двадцать восемь минут я снова был в лаборатории.

— Я уже звонил вам, — сказал любитель мозельского. — Этот платок, что, еще одна найденная улика в деле Ладике?

— С чего вы взяли? — спросил я.

— Очень просто, — объяснил он. — Это группа крови убитого. Та же самая, которую мы определяли по пятнам крови на жакете.

— Великолепно! — закричал я. — Значит, это не та!

— Да нет же, именно та! возразил он удивленно.

— Прошу прощения, та же самая, но другая! Это доказывает, что… Кажется, я все-таки поставлю вам бутылку мозельского — какого, вы говорите, года?

— Надо же, как вы расчувствовались, — сказал химик, снимая белый халат. Он торопился на какое-то торжество. — Рад, что смог быть вам полезен.

— Большое спасибо! — сказал я. — А вы мне все это зафиксируете письменно?

— Да, — сказал он, — в течение тридцати шести часов.

Я быстро вернулся к себе, полчаса полистал дело, убедился, что Фойерхак не переусердствовал — всего три поверхностных допроса в универмаге за пять дней! — и отправился на поиски дам, чьи фотографии были в бумажнике мертвого Ладике. Их адреса наша секретарша аккуратно выписала на листочек. Все двенадцать, включая Франциску, проживали в Гамбурге и его окрестностях. Глядя на план города, я наметил себе маршрут. Начал с Хайди Вандершрек — той, которая подписывала свои письма и фотографии «Леда».

Она сама открыла мне дверь квартиры, которую снимала в одном из современных домов из стекла и бетона, сером и жалком, с темными провалами подъездов.

— Что вам угодно? — спросила она.

— Я бы хотел с вами поговорить, — ответил я.

— Все равно я ничего у вас не куплю! — заявила она раздраженно.

— А я, черт возьми, и не собираюсь вам ничего продавать, — я постарался сдержаться. — Просто хотелось бы задать вам несколько…

— Ах, вот что, вы социолог, — она поджала губы. — Сексуальная жизнь и тому подобное. Простите, но вы не по адресу.

Она собралась было захлопнуть дверь, но я помешал, поставив ногу.

— На помощь! — закричала она. — Убирайтесь

вон! Я позову полицию!

— Нет необходимости, — сказал я и показал ей через щель свой значок. — Она уже здесь.

— Ах, ты, боженьки мои! — воскликнула она.

Это был совершенно новый вариант. Обычно при моем появлении говорят «О, господи!», хотя полиция и церковь достаточно далеки друг от друга. Детское ее восклицание прозвучало довольно забавно, если принять во внимание ее внушительные габариты.

— В чем дело? — обеспокоенно спросила Леда.

— Вы не хотите меня впустить? — ответил я вопросом на вопрос.

— Я, право, не знаю, — заколебалась она.

— Речь идет об убийстве Ладике! — провозгласил я на весь подъезд. — Вы с ним находились в…

— Входите, входите же! — воскликнула Леда и буквально втащила меня за рукав в прихожую. На лестнице все еще стоял гул от моих криков.

— Когда вы познакомились с Ладике? — спросил я.

— Зайдите же в комнату! — сказала она взволнованно. Ее могучая грудь часто воздымалась. — Умоляю вас!

Я оказался в комнате, в каких бывал миллион раз: диван, два кресла, полированный стол, шкаф с латунными планками и матовыми стеклами, телевизор, фото — горный пейзаж — над диваном. Мебель обита бордовой тканью, дерево — светло-коричневое, под орех, обои ярко-зеленые с золотыми крапинками. И очень живописная картина на стене, ну очень!

— Итак, — повторил я, — когда вы познакомились с Альфредом Ладике?

— Ах, — вздохнула она и, указав мне на кресло, плюхнулась в соседнее. — Ах, знали бы вы, как давно это было! Целая вечность минула!

— Восемь с половиной месяцев, — сказал я. — Во всяком случае, ваше последнее письмо, известное нам, было написано никак не раньше, и речь там идет о вечной любви…

— Ах! Так вы все знаете? — спросила она и, приготовившись заплакать, выпятила нижнюю губу.

— Все, — солгал я. — Не знаю только одного — почему вы его убили?

Конечно, с моей стороны это была порядочная подлость, но толстая Леда раздражала меня.

— Нет! — завизжала она. — Нет! Я не…

Мне вдруг стало жаль ее.

— Простите, — сказал я. — Я так совсем не думаю. Но вы должны сказать мне всю правду, фройляйн Вандершрек.

Своей мягкостью я добился именно того, чего хотел избежать — она зарыдала. Ее и без того маленькие глазки мгновенно превратились в щелочки. Слезы ручьями стекали по ее пухлой физиономии прямо на красную кофту, еле сходившуюся на огромной груди. Когда она успокоилась и смогла ответить на пять-шесть вопросов, мне стало ясно, что она — не убийца, и вообще вряд ли знает что-то важное. Хорошо еще, что она смогла подтвердить мое предположение: Ладике занял у нее 900 марок, да еще 585 марок она заплатила по его счетам портному и за несколько вечеров в ресторане. Да, о женитьбе он вел разговоры, но так и не женился. Конечно, он обманул ее. Но так ненавидеть, чтобы убить… Нет, на такое она не способна.