Моя сто девяностая школа
Шрифт:
– Я уже не дети, – любил говорить он, – возможно даже, я скоро женюсь, если, конечно, подыщу что-нибудь достойное… Не понимаю, почему вам надоела темнота. Лично я люблю темноту. В темноте лучше думать.
– О чем?
Он загадочно улыбался.
Небольшого роста, коренастый парень, с красным прыщеватым лицом и, как нам казалось, довольно глупой улыбкой, сегодня он почему-то медлено ходил по темному коридору в одиночестве, и никто из нас не обращал на него внимания. Ну ходит и ходит.
А мы собрались в углу у двери химического
– По скале ползут две улитки. Одна спрашивает другую: "Как вы себя чувствуете?" – "Не плохо, – отвечает улитка, – но немного склизко…"
Нас это почему-то очень рассмешило.
И вдруг из глубины коридора раздался женский крик. Мы кинулись туда. В конце коридора стояла и плакала Таня Чиркина, а рядом стоял недоумевающий Иванов.
– Что произошло? – спросил Селиванов.
– Гена поцеловал мне руку, – сказала сквозь слезы Таня.
– Негодяй! – сказал Ваня Лебедев. – Это не может остаться безнаказанным.
– Он поцеловал мне руку!.. Он поцеловал мне руку!.. – повторяла, глотая слезы, Таня.
– Такого у нас еще не было, – сказал Костя Кунин. – Он опозорил нашу школу.
– Ребята, я не понимаю, что тут такого? – сказал Генка. – Все мужчины всем женщинам целуют руки, и никто не делает из этого трагедии.
– Не ври! – сказал Лебедев (он был самый умный в нашем классе и все знал). – Мужчины целуют руки только замужним дамам, а Таня – девушка. Ты ее оскорбил, и ты оскорбил всех нас.
Генка сказал:
– Плевал я на вас! – И хотел уйти.
– Нет, ты не уйдешь, – сказал Штейдинг, и Юрка Чиркин – Танин брат – схватил его за руку.
Генка хотел вырваться и убежать, но мы все обступили его, и Генка побледнел.
Павка и Никса Бостриков принесли откуда-то веревки. Герман ударил Генку, и Генка упал. Тогда мы связали его веревками, подняли на руки и снесли в подвал к двери физического кабинета. Здесь мы его бросили и сказали – будешь валяться до утра.
И ушли, довольные тем, что исполнили свой долг.
Мы считали, что вступились за честь Тани и честь своей школы.
Утром преподавательница физики Евгения Александровна Кракау спускалась вниз за электроскопом и увидела у дверей лежащего связанного Иванова.
А в двенадцать часов дня нас всех вызвали к заведующему. Александр Августович был рассержен до крайности. Он стучал кулаком по столу и кричал:
– Вы превращаете нашу школу в хулиганский притон! Вы действуете, как шайка бандитов! Вы налетчики! Что это такое, я вас спрашиваю?! Вы избиваете своего товарища, вы связываете его и бросаете
– Он нам не товарищ, – ответил Селиванов.
– Мы его не избили, а только раз хорошо ударили, – сказал Штейдинг.
– Мы его связали, чтобы он не целовал руки девочкам, – сказал Лебедев.
– То есть как целовал руки девочкам? – взволновался заведующий.
– Губами своими целовал, – сказал Старицкий. – Тане Чиркиной. В темном коридоре. А когда я спросил его, зачем он это сделал, он мне ответил…
И Старицкий сказал на ухо Александру Августовичу, что ему ответил Иванов.
Заведующий побледнел и сказал всем:
– Идите.
Не знаю, о чем говорил потом заведующий с Ивановым. Только Иванов после этого разговора неделю ни с кем не разговаривал.
А член кружка мрачных юмористов Юзька Бродский придумал такой анекдот: петух подошел к курице и спросил: "Можно вам поцеловать руку?" На что курица ответила: "Я не цапля, чтобы стоять на одной ноге".
И мы избрали Бродского председателем КМЮ.
СПОРТПЛОЩАДКА
Я уже говорил о том, что за зданием нашей школы находилась запущенная площадка с развалинами старого дома. Мы называли ее "сломка" и, несмотря на опасность таких хождений, часто отправлялись в "экспедицию" по изучению сломанного дома, поднимаясь по разрушенным лестницам, будто висящим в воздухе. Иногда мы находили в кирпичах и в известке патроны от электрических лампочек, куски проводов, а один раз Сашка Чернов нашел там даже петровскую монету.
Разрушенный дом занимал примерно треть всей площадки, а две трети были загромождены битыми кирпичами, стеклами, мусором, который сносили сюда жители соседних домов.
Однажды, к концу урока естествознания, в класс зашел заведующий школой Александр Августович и, тряся своей бородкой, сказал:
– У меня к вам, ребята, есть предложение: давайте превратим площадку за школой в спортивную площадку. Будете на ней играть в футбол, в волейбол, организуем на ней соревнования по бегу, по прыжкам в длину, по метанию ядра. Хотите?
– Хотим! – закричали мы. Как можно не хотеть иметь свой собственный стадион?!
– Но для этого надо приложить усилия, – сказал Александр Августович. – Мы всё должны сделать своими силами. Все классы и педагоги вместе. Надо разобрать остатки разрушенного дома, сложить в одно место все кирпичи. Кстати, часть кирпичей можно использовать и построить возле кабинета естествознания террариум, где у нас будут жить лягушки и черепахи.
Будем работать после занятий часа по два в день.
Конечно, все дали согласие. А Ваня Розенберг – редактор нашей стенной газеты – даже выпустил специальный номер, в котором передовица называлась "Школьный стадион", и Бродский написал стихи, которые начинались так: