Моя сто девяностая школа
Шрифт:
– Вызываю Сару Бернар. Сара Бернар? Вы здесь? – спросила Паня.
Блюдечко начало шататься влево и вправо и остановилось на букве "у".
– Что значит "у"? – спросил Шурка.
– Подожди, – сказала Герасимова. – Сара Бернар сказала "уй", что значит по-французски "да".
– Вы знаменитая артистка, – сказала Паня, – кого вы считаете своей преемницей у нас?
– Все ясно, – сказал Павка, и блюдечко быстро пошло по буквам п, а, н, ю, п, и, щ. – Паньку Пищик! – закричал Павка.
– Вызовите
– Иван Андреевич, – сказала Паня дрожащим голосом, – мы просим вас появиться.
– Есть такое дело, – ответил Иван Андреевич.
– Что вы думаете о нас?
Блюдце постояло на месте и потом вдруг заметалось по листу и остановилось поочередно на буквах к, а, к, д, р, у, з, ь, я, в, ы – и получилось: "Как, друзья, вы ни садитесь, все в музыканты не годитесь".
– Убедились в том, что спиритизм существует? – спросила с гордостью Паня.
– Я посмотрел бы, как бы вы спиритовали без меня, – сказал Старицкий. – Это я толкал блюдце, куда надо. А сам Крылов вам ни за что бы не ответил. В следующий раз вызывайте Пушкина. Он вам скажет: "Да здравствует солнце, да скроется тьма!"
СТЕНГАЗЕТА
Заседание редколлегии классной стенной газеты было в полном разгаре. В номер шло много интересных материалов. Статья Лебедева о Гоголе, заметка Югана о ловле тритонов на бывшей даче графа Сюзора на Каменном острове, гневная статья Корженевской об отставании класса по математике и заметка Зверева о том, как Старицкий разбил лейденскую банку, моя большая статья о византийских монетах (на добрых две трети списанная из Большой энциклопедии), карикатуры Недокучаева на Чиркину и Пищик и передовая статья о результатах письменной работы по литературе, написанная Марией Германовной.
Сашка Чернов рисовал заголовок газеты, Ира Кричинская рисовала виньетки.
И вдруг главный редактор Розенберг сказал:
– И все-таки у нас нет острого злободневного материала. Я предлагаю поместить статью о неприглядном поступке нашего товарища, который вчера ответил на "отлично" Бреговскому только потому, что ему подсказала ответ Муся Гольцман. Если мы будем отвечать только по подсказке, – грош цена всей нашей учебе.
По-моему, это будет острая и злая статья. Если хотите, даже сенсационная. Предлагаю поручить написание этой статьи Полякову.
Я сказал:
– Я писать не буду.
– Почему?
– Это не по-товарищески. Я дружу с Шуркой, и я на него писать не стану.
– Вот это номер! – сказал Розенберг. – Мы все дружим друг с другом и, значит, не будем никого критиковать? Хорошее дело! Значит, у нас будет процветать подсказка, шпаргалки, списывание и мы не будем бороться за высокие показатели в ученье? Значит, мы сдаем все принципиальные позиции? Так? Позор, товарищи!
– Нужно написать эту статью, – сказал Кунин.
– Вот
– Мне неудобно ее писать. Мой папа дружит с Шуриным отцом. И Шура и его отец обидятся. Мне неловко.
– Тогда пусть напишет Бухштаб.
– Я не могу этого писать, – сказала Элла. – Муся моя подруга. Она подсказала Шуре ответ, и у меня не поворачивается рука писать об этом.
– У всех что-нибудь не поворачивается, – сказал Розенберг, – кто же будет писать? Сашка!
– Я не умею писать.
– Тогда нарисуй.
– Я могу нарисовать Навяжского и подсказывающую ему Мусю.
– Отлично! Но все равно нужна статья. Надо разоблачить подсказку. Надо написать, что подсказывание – это не товарищеский поступок, что оно мешает учению и что это обман педагогов. Может быть, напишет Данюшевский?
– Ни в коем случае, – сказал Женька, – я должен Шуре двадцать копеек. Пока он молчит, а выйдет за моей подписью статья, он потребует с меня, чтобы я немедленно отдал.
– Вот тебе двадцать копеек, отдай ему и пиши, – сказал Розенберг.
Данюшевский взял двугривенный, но сказал:
– Нет, я писать не буду. Он все равно обидится.
– Где же ваши честность и принципиальность? – закричал Розенберг. – Может быть, переведем все экзамены на подсказку? Может, перестанем в расчете на подсказку готовиться к урокам? Может, начнем гладить по головке тех, кто ни черта не знает и не хочет знать? Может быть, из ложного чувства товарищества начнем покрывать всех неуспевающих?
– Ладно. Я напишу, – сказал я. – Черт с вами. Но я подпишусь "Всевидец".
– Это можно, – сказал Розенберг.
Я написал статью. Она называлась "Слова Муси, музыка Шуры".
На следующий день газету вывесили на стенке, и Шура прочел статью.
– Я хотел бы увидеть этого "Всевидца", – сказал он, – я бы ему выдал.
И тут мне стало совестно скрываться. И я сказал:
– Ну, выдай. Это я писал.
– В общем-то правильно, – пробурчал Шурка. – Я совсем не подготовился и ничего не знал, а Муська мне подсказала. И Лев Самойлович поставил мне "очхор". Это он, конечно, ей должен был поставить, а не мне.
И Шурка отправился в учительскую и сказал Бреговскому:
– Зачеркните отметку, которую вы мне поставили, и дайте мне возможность заново ответить вам на любой вопрос на следующем уроке.
Лев Самойлович согласился, спросил его на следующем уроке и поставил ему "удовлетворительно".
Вот каково значение стенной печати!
МУЖСКОЙ РАЗГОВОР
Мои родители сдавали одну комнату в нашей квартире. По странному стечению обстоятельств жильцом этой комнаты стал бывший ученик нашей школы Шура Романовский – довольно высокий, плотный молодой человек с широким, открытым лицом, русыми волосами, светлыми большими глазами и тихим, но густым голосом.