Моя сумма рерум
Шрифт:
— Никто не имеет права лишать жизни другого.
— Ты осознаешь, что могла бы сейчас здесь не стоять?
— Всё равно.
— Ну и глупая.
— Отличный аргумент.
— Нет, правда, как ещё назвать человека, которого даже собственный опыт не учит? Вот ты, Никит, как считаешь, нужна обществу смертная казнь или нет?
— Не знаю. Не уверен. Я люблю «Зеленую милю». Это страшно, когда казнят невиновного.
Я встал рядом с Зоей, и Тифон так же протянул мне мандарин.
— Осуждение невиновного всегда страшно, но если бы того
— Вот ты разошелся, — Зоя шутливо ткнула его в плечо. — Нельзя посягать на жизнь, мы не имеем права.
— Справедливость важнее милосердия.
— Как можно хотеть мира, призывая к войне?
И они снова начали спорить, не обращая на меня внимания. Если бы не мандарины, со стороны можно было подумать, что они ругаются.
— Ой, не могу, — на кухню в истерике ввалилась Емельянова, таща за собой Попову. — Сейчас умру. Там Соломин анекдоты рассказывает.
Обе задыхались от смеха.
Следом за ними нарисовался Лёха. Потный и взъерошенный, но сияющий, как майский день.
— Что ж мы Соломина раньше-то не звали? Про элементарные частицы и гомункулов вещает. Очень занимательно. Ща покурю, и мы с ним танцевать будем. А вы, даже поздороваться не вышли, — он нахально выхватил из рук Трифонова мандарин.
— Мы попозже, — сказала Зоя.
Они оба были не довольны, что их так резко прервали.
Курящих подходило всё больше, и вскоре от дыма у меня начали слезиться глаза.
— Кто-то обещал в карты на раздевание, — услышал я вкрадчивый голос Малыгина.
— Я не обещала, — сразу откликнулась Попова, и стало ясно, что это была она.
— Да ты не бойся, — сказала ей Зоя. — Если Криворотов с вами играть будет, то кроме него раздеваться никому не придется.
— А что? — Лёха, уже хорошо подогретый, висел на плече у Трифонова. — Мне не жалко. Пусть любуются. Или, может, лучше Ваньку разденем?
И как только я услышал про раздевание, перепугался до жути. Ещё не хватало, чтобы у Дятла прямо здесь приступ случился:
— Нет уж, лучше танцы.
Я вернулся в комнату, на случай, если дойдет до раздевания. Но и там было уже полно народа. Парни, досмотрев P.Т., притащились поглазеть на пьяного Соломина. Расселись по диванам и полу, даже примоститься негде было.
Дятел разошелся не на шутку. Вдохновленный глумливой поддержкой Криворотова он охотно и очень добросовестно выполнял всё, к чему его по приколу подбивали собравшиеся: и танцевал, и пел песни, и кривлялся, и ползал. То и дело обнимался с Лёхой, фоткался и кричал: «один за всех и все за одного».
Диван рыдал. Парни угорали. Я был единственным, кто не веселился. Налил себе ещё вина, но, глядя на Дятла, пить расхотелось. Сел
А когда он в отчаянии бился головой о пол, не в силах в пятнадцатый раз произнести в камеру Малыгину: «Я — вертикультяп. Могу вертикультяпнуться, могу вывертикультяпнуться», кто-то остановился в дверях возле меня. Повернул голову и прямо перед собой увидел синие джинсы Зои и рваные дыры на коленках Трифонова.
Меня они не заметили, минут пять смотрели на происходящее, после чего Зоя сказала:
— Зачем они над ним издеваются?
— Вроде Соломин не против.
— Дело не в нем, а в них. Я пойду домой.
— Да брось, хочешь, я их разгоню?
— Всё равно пойду, завтра репетиция. А его нужно забрать и домой отвести, а то мало ли что.
Зоя вышла, а Тифон подошел к Соломину, постоял над ним, посмотрел и, со словами «совсем ребенка довели», поставил на ноги.
В этот момент как раз начала названивать бабушка. Я вышел на кухню и ответил, что мы скоро придем. Она просила поторопиться, потому что мама собралась уезжать и хотела со мной попрощаться.
Я побежал собираться, и пока Тифон помогал Дятлу обуться, сказал Зое, что могу проводить его до дома. Она поблагодарила. И я очень обрадовался, что так удачно обставил это дело.
На улицу мы вышли вместе, немного постояли и уже были готовы разойтись, как из подъезда вывалился Лёха с открытой бутылкой вина и неприкуренной сигаретой во рту.
— Ну, чё вы меня бросили? Эй, Соломин, чё ты меня бросил? Мы же с тобой на брудершафт пили.
Он сунул Трифонову бутылку, а сам полез в карманы его куртки. Затем бесцеремонно расстегнул её и, не обращая внимания на его удивленное лицо, принялся обшаривать. Тифон хорошенько шлепнул ему по руке, достал из заднего кармана джинсов железную зажигалку и протянул.
— У меня бабушка ругается уже, — заплетающимся языком проговорил Дятел.
— Вот, чёрт, — Лёха выронил зажигалку. — Меня родители тоже прибьют за то, что ты меня напоил.
— Я? — Дятел икнул и покачнулся.
И тут я понял, что-то, что будет с ними обоими ничто, в сравнении с тем, что будет со мной.
— А давайте немного прогуляемся? — предложил я. — Проветримся.
— Прекрасная мысль, — Лёха обнял за шею Дятла. — Мы с Ванькой ещё не все песни вспомнили.
— Давайте, вы проветритесь до моего дома, — сказала Зоя.
Никто не возражал.
Всю дорогу Дятел висел то на Лёхе, то на мне, пытаясь вспомнить слова песни из бабушкиного любимого фильма «Не бойся, я с тобой».
— Что-то в огне и в вышине. Это точно. А ещё там было: У смерти на краю.
Возле второй пятиэтажки он остановился под самым фонарем, и, облокотившись о припаркованную у бордюра машину, попросил немного постоять.
Вдруг с балкона третьего этажа, как кто-то крикнет басом:
— А ну, козлы, от машины отлезли!
— Чё? — Лёха недоуменно поднял голову.