Моя жизнь
Шрифт:
моей кровлей.
– Вы хотите сказать, что я должен тотчас взять жену?
– Разве я прошу вас забрать ее? Я хочу только одного - быть совершенно
свободным. Если вы предоставите мне свободу, моя жена и я будем делать все, что в наших силах, чтобы спасти вашу жену, а вы можете ехать обратно, не
тревожась за ее здоровье. Если же вы не уразумеете этой простой вещи, я
вынужден буду просить вас взять вашу жену из моего дома.
Кажется, один из моих сыновей был
согласен со мной и сказал, что его матери не следует давать бульон. Затем я
поговорил с самой Кастурбай. Она была так слаба, что не следовало бы
спрашивать ее мнения. Но я считал своей тягостной обязанностью сделать это.
Я рассказал ей, что произошло между доктором и мною.
Она решительно ответила:
– Я не буду есть мясной бульон. В этом мире редко удается родиться в виде
человеческого существа, и я предпочитаю умереть на твоих руках, чем
осквернить свое тело подобной мерзостью.
Я старался уговорить ее, сказав, что она не обязана следовать по моему
пути, и указал ей, как на пример, на наших индусских друзей и знакомых, со
спокойной совестью употреблявших мясо и вино как врачебные средства. Но она
была непреклонна.
– Нет, - сказала она, - пожалуйста, забери меня отсюда.
Я был в восторге. Не без некоторого душевного волнения решился я увезти
Кастурбай и уведомил доктора о ее решении. Он в бешенстве воскликнул:
– Какой же черствый вы человек! Как вам не стыдно было говорить ей об этом
в ее теперешнем положении. Уверяю вас, ваша жена сейчас не в таком
состоянии, чтобы ее можно было взять отсюда. Она не вынесет даже самой
легкой тряски. Она может умереть по дороге. Но если вы все-таки настаиваете, дело ваше. Если вы не согласны давать ей мясной бульон, я не рискну ни
одного дня держать ее у себя.
Итак, мы решили тронуться в путь немедленно. Моросил дождь, а до станции
было довольно далеко. От Дурбана до Феникса нужно было ехать поездом, откуда
до нашей колонии оставалось еще две с половиной мили. Я, конечно, сильно
рисковал, но уповал на бога. Я послал вперед в Феникс человека и предупредил
Уэста, чтобы он встретил нас на станции с гамаком, бутылками горячего молока
и горячей воды и шестью людьми, чтобы нести Кастурбай в гамаке. Чтобы
поспеть с ней к ближайшему поезду, я нанял рикшу, положил ее в коляску, и мы
двинулись в путь.
Кастурбай была в тяжелом состоянии, но в ободрении не нуждалась. Наоборот, она сама утешала меня, приговаривая:
– Ничего со мной не случится. Не волнуйся.
От нее остались кожа да кости, так как в течение многих дней она ничего не
ела.
расстояние до поезда. Рикша не имел туда доступа, поэтому я взял жену на
руки и донес до вагона. Из Феникса мы понесли ее в гамаке. В колонии она
постепенно стала набираться сил благодаря гидропатическому лечению.
Через два-три дня после нашего прибытия в Феникс к нам забрел свами. Узнав
о решительности и твердости, с которой мы отвергли совет врача, он пришел к
нам из чувства сострадания, чтобы убедить нас, что мы не правы. Насколько
помню, когда свами вошел к нам, в комнате были мои сыновья Манидал и Рамдас.
Свами стал разглагольствовать о том, что религия не запрещает есть мясо, и
ссылался на авторитеты из "Ману". Мне не понравилось, что он затеял этот
спор в присутствии жены, но из вежливости я терпел его. Мне были известны
эти строки "Манусмрити", но они не могли повлиять на мои убеждения. Я знал
также, что некоторые ученые рассматривали эти строки как позднейшие вставки, но даже если бы они и были подлинными, то это не имело в данном случае
никакого значения, так как мои взгляды относительно вегетарианства не
зависели от религиозных текстов, а вера Кастурбай была непоколебимой.
Священные тексты были для нее книгами за семью печатями, но она строго
придерживалась традиционной религии своих праотцов. Дети разделяли веру
отца, и поэтому не приняли всерьез доказательств свами. Кастурбай решительно
вмешалась и прервала монолог свами.
– Свамиджи, - сказала она, - что бы вы ни говорили, я не хочу исцеляться
при помощи мясного бульона. Пожалуйста, не тревожьте меня больше. Если вам
угодно, можете обсуждать этот вопрос с мужем и детьми. А я уже приняла
решение.
XXIX. ДОМАШНЯЯ САТЬЯГРАХА
Впервые я попал в тюрьму в 1908 году. Я увидел, что некоторые предписания
для заключенных совпадают с правилами самоограничения, которые добровольно
соблюдает брахмачари. Таким, например, было предписание о том, чтобы
последний раз заключенные ели до захода солнца. Заключенным - и индийцам и
африканцам - не разрешалось пить чай и кофе. Они могли, если хотели, добавлять соль в приготовленную пищу, но не разрешалось ничего такого, что
бы услаждало их вкус. Когда я попросил тюремного врача дать мне карри и
разрешить солить пищу во время ее приготовления, он ответил:
– Вы здесь не за тем, чтобы услаждать свой вкус. Карри для здоровья не
обязательна, и нет никакой разницы, солите вы свою еду во время