Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе
Шрифт:
– Помилуйте, но мы у Вас единственный подчиненный департамент, и все наши проблемы - это и Ваши проблемы. Надо найти нам какой-то компромисс…
Компромисса в тот раз мы не нашли, но, нужно отметить, стало заметно легче.
В другой раз между нами возник конфликт, когда однажды Митин вручил мне анкету неизвестного человека и тоном, не терпящим возражений, сказал:
– Подготовьте приказ об освобождении Ткаченко (фамилия изменена) и назначении этого товарища.
– Какие причины?
Да посмотрите сами, причину в отношении директора всегда можно найти!
– Сергей Герасимович, я так не умею. Ткаченко трудится давно, на очень хорошем счету, возраст у него предпенсионный, снимать его будет неправильно…
Опять поспорили,
Был и еще конфликт: один весьма энергичный и не в меру ретивый специалист департамента обратился ко мне с просьбой завизировать документы на присвоение ему звания «Заслуженный экономист России» (мол, уже есть полная договоренность с нашим руководством). Поскольку на это звание он никак не тянул, я предложил ему для начала составить список его «заслуг перед Отечеством». Список, как и ожидалось, составлен не был, но, как мне потом стало известно, документы «наверх» все-таки ушли с визой Митина. Я возмутился (в случае положительного решения в департаменте был бы крайне неприятный резонанс, так как у нас были работники, на мой взгляд, более достойные). После разговора с Митиным, закончившимся его словами «Ничего страшного!», пошел за справедливостью к министру Шаповальянцу. Тот сразу понял, что его обманули, отозвал наградные документы и устроил хороший нагоняй всем причастным к этому инциденту, в том числе и Митину.
Но в целом Митин меня поддерживал, прилюдно никогда не «наезжал», а за глаза иногда цитировал и даже позволял себе в мой адрес дифирамбы типа: «Я за Ломтевым, как за каменной стеной».
Вот с таким «раскладом» началась очередная наша перестройка, теперь уже под руководством Дондукова.
После звонка Волосова я пошел к первому замминистра Андрею Геннадьевичу Свинаренко, спросил, что мне следует ожидать? Свинаренко сказал, что у него на столе лежат несколько приказов о назначении руководителей департаментов, в том числе и меня – с визой Митина. Я сообщил ему о разговоре с Волосовым, на что Свинаренко даже немного возмутился: «Вы паникер и слушаете неизвестно кого! Ладно! Чтобы Вы были спокойны, я пойду сейчас к Дондукову и попрошу его подписать приказ о Вас персонально». С этими словами он вытащил из папки проект приказа, вышел из кабинета и через пару минут вернулся: «Дондуков ждет Вас в 15 часов на собеседование. Счастливо оставаться, а я на неделю улетаю в Японию». И улетел.
В 15-00 я сидел в приемной у Дондукова. Секретарь сказала, что министра вызвали в Правительство. Была пятница, сижу час, сижу второй. Рабочий день окончен, уже чувствуется, что все разошлись, а я не могу отойти, чтобы не оказаться недисциплинированным. Наконец уже в седьмом часу Дондуков появился, зашел буквально на минуту в кабинет и тотчас вышел, сообщив, что улетает в Англию и до среды его не будет.
Делать нечего, пришел в среду, помощник говорит, что в расписании на сегодня я не значусь. Остается только ждать. В четверг звонит Волосов и говорит, что, по сообщению Митина, тот подписал у Дондукова приказ о назначении Сорокина начальником Департамента машиностроения. (Ну и дела!).
Жду развития событий, никто ничего не говорит. Дождался возвращения Свинаренко, рассказал ему об услышанном от Волосова. Свинаренко побежал к Дондукову, вернулся минут через двадцать, весь крайне разгоряченный от разговора: «Поцапались мы сейчас с министром. Приказ о назначении Сорокина действительно подписан и, как он сказал, переделываться не будет».
Снова делать нечего, ожидаю развития событий. Через несколько дней зовет к себе Митин:
– У нас с Вами есть проблема, нужно представить нового руководителя департамента.
– Такой проблемы у лично меня нет, это Ваша проблема. Мне лишь забота – собрать людей (пробую отшутиться).
– Вот и давайте соберемся все в 12 часов.
Было уже 11-45, собрались впопыхах, входит Митин: «Тут Вадим Васильевич мне подал заявление об уходе
Начали расспрашивать: «Какое заявление? Какая старость?» Я о заявлении сам услышал впервые, чем-то отшутился. Растерянно постояли все и тоже разошлись. Я был поражен таким бездушием по отношению к «молодому пенсионеру»: обычно в подобных случаях мы собирались, говорили слова благодарности за долголетний труд, предлагали не забывать коллег и почаще заходить (всегда, мол, рады будем увидеть), вручали «гвоздики с поцелуями»… А тут: верой-правдой более 40 лет трудился, из них 18 на одном месте, и вдруг такой неожиданный «пас в одно касание»…
Остался в кабинете с Сорокиным, познакомились, я хотел начать передачу дел, но тот сказал, что передавать ему ничего не надо, он во всем сам разберется.
В тот же день я задержал на работе весь «комсостав» Департамента (7 заместителей, 15 начальников отделов и секретарь), «накрыл поляну» (такой появился новый термин) и от души поблагодарил всех за хорошую, запоминающуюся работу, а они меня.
По-людски отметив это примечательное событие, мы расстались поздно вечером, искренне заверив друг друга в личных симпатиях. Я оставил ключи секретарю и после этого в Департаменте не появлялся ни единого раза.
* * *
Через несколько дней я был уже на новой «ниве» в роли исполнительного директора Союза работодателей машиностроения России, куда меня пригласил Волосов, являвшийся его президентом по совместительству с основной работой в ОАО «Автосельхозмашхолдинг». Обиженный на все машиностроение из-за «министерского пинка», я сгоряча с этим предложением согласился.
Организация жила на взносы своих членов, и в первое время сбор средств не составлял особого труда: везде меня помнили. Но через год-другой на заводах обновилось руководство, и новые директора начали задавать в принципе правильные вопросы: «А зачем нам нужен Союз? Что он может дать заводу?».
Я пытался объяснять нужность Союза его участием в работе Трехсторонней комиссии (формально существует у нас такой согласительный орган федерального уровня, состоящий из представителей Правительства, профсоюзов и работодателей – очень важный за рубежом и практически забытый у нас), но такая аргументация была слабой, и ее никто не воспринимал всерьез.
Параллельно я стал заниматься проблемой, оказавшейся мне, наивному в правовом отношении, совершенно не по зубам. Касалась она обязательных платежей, осуществляемых предприятиями в Фонд обязательного медицинского страхования, с целью страхования несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний.
В соответствии с действующим законодательством каждый завод должен перечислять в указанный Фонд определенный процент от своей заработной платы. Причем процент этот, установленный кем-то вне всякой логики, колеблется в широких пределах в зависимости от отраслевой принадлежности предприятия: в тяжелом машиностроении, к примеру, он составляет 0,5%, а в сельскохозяйственном машиностроении 8,5%. Самая настоящая грабиловка!
Отраслевой принцип нормирования платежей часто приводил к экономическим казусам. Допустим, завод поставляет комплектующие для автомобильной промышленности и платит в Фонд 3,5% зарплаты, но стоит ему только перейти на поставку той же продукции сельхозмашу, как отчисления Фонду увеличиваются в два с половиной раза. В ряде отраслей отчисления в Фонд в разы превышали фактические страховые расходы на выплаты пострадавшим от травматизма и профзаболеваний. Также очень негативно влияла на ситуацию «уравниловка» нормативов для предприятий, различающихся уровнем своего технического развития: завод с самой передовой технологией, обеспечивающий минимальные показатели по травматизму и профзаболеваниям, обязан был осуществлять точно такие же платежи, как и производство с «демидовской» технологией.