Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе
Шрифт:
А тогда «гэкаэнтэшники» продемонстрировали образцовый, я считаю, подход к проблеме научно-технического характера: все самостоятельно рассмотрели, оценили и в тот же день решили.
Профессор внимательно меня выслушал, поинтересовался деталями, обменялся мнениями с коллегами и потом сказал: «Ну, что же, я Вам верю. Будем помогать, но резервов у нас не бывает. – Затем, обращаясь к «своим», - Деньги нужно перебросить откуда-нибудь, где все равно до конца года не освоят, например, с ….». Меня это вполне устроило, поэтому я поблагодарил профессора и пригласил его в гости на открытие нового участка. Он пообещал приехать, даже пораньше, не дожидаясь создания , но так и не приехал (а я, к своему стыду, ему
Перед расставанием профессор меня спросил, какую ученую степень я имею, и, узнав, что никакой, прочел мне мораль: «Милый юноша, знаешь, сколько приходит ко мне просителей! И большинство не имеют за собой практически ничего, но являются кандидатами наук, докторами, заслуженными деятелями…. А ты располагаешь такими достижениями и ничего не имеешь? Поторопись. Потом будет поздно».
Честно говоря, я и раньше задумывался над этим. Сдал кандидатский минимум по иностранному языку, по марксистской философии. Последний предмет сдавал с приключениями. Одно время от всех коммунистов требовалось активное участие в общественной жизни, а от уклонявшихся требовали уважительную причину. Мне подвернулся удобный случай: я поддался на агитацию и записался в двухгодичный Университет марксизма-ленинизма на факультет философии. И теперь, если меня домогались с какими-то поручениями, я мог легко отбрыкиваться, ссылаясь на занятость учебой. Ни на какие занятия я, конечно, не ходил, и «отмазка» действовала прекрасно, пока не подошла сессия, сведения о которой были переданы в райком партии. Вызвали, посрамили, пришлось пообещать исправиться на следующий год.
На следующий год несколько раз появлялся на занятиях, пришел на экзамен последним, преподаватель уже собрался уходить. Я сказал, что долго его не задержу и готов отвечать без подготовки. Помню первый вопрос в билете: «Субъективные идеалисты». Бойко начал рассказывать: «Это реакционное учение, утверждающее, что дух и сознание первично, а материя и природа вторичны. Его адепты неправильно считают, что мир существует только в ощущениях. Утверждают, к примеру, что пробка существует, пока она используется как затычка в графине, а если спрятать пробку в карман, она исчезает…».
Преподаватель, молодой человек даже по сравнению со мной, сидевший до этого со скучающим видом, вдруг перебил меня: «А как Вы считаете, такие люди существуют?». Я заподозрил в его вопросе подвох и ответил уклончиво: «Если говорить честно, я таких людей никогда не встречал…». То, что я услышал, поразило меня.
– В том-то и дело, что людей с такими рассуждениями не бывает и существовать не может! Разве мог бы, к примеру, Оппенгеймер с такими взглядами руководить у американцев созданием атомной бомбы, а Винер сформулировать основные положения кибернетики, а наш академик Павлов разработать метод условных рефлексов при изучении коры головного мозга человека? Конечно, нет! А ведь все они и многие другие известные люди являются убежденными субъективными идеалистами!
Я пробовал объяснить, что так, мол, написано в учебнике, на что экзаменатор продолжил:
– В этом-то и беда! Учебник с этим глупым примером с графином и пробкой был написан в 20-е или 30-е годы, и писали его для людей, которым не требовалось вдаваться в тонкости философии – написано так, значит, так оно и есть. А если кто-то говорит, что пробка пропала, значит, он есть твой враг, и точка! На самом деле субъективный идеализм - это…
Далее последовало пространное толкование этого учения, воспроизвести которое я никогда не смогу из-за полного отсутствия элементарных познаний в этой, как я раньше и подозревал, сложнейшей науке, зачастую упрощаемой нашими различного рода лжеучеными.
Мне поставили «хорошо», и кандидатский минимум по марксистской философии был у меня в кармане!
Но,
А у лекторов какие могут быть проблемы? Разве что как в анекдоте у встретившихся профессоров, старинных приятелей:
– Здорово дружище! Как я рад тебя видеть! Как живешь?
– Да никаких проблем! Впрочем, есть одна, никак не могу разобраться. Вот, спрашивается, почему мы с тобой с каждым годом все больше дряхлеем, жены наши стали совсем старенькими, а студентки-третьекурсницы остаются такими же прелестными?
Короче, ученого из меня не вышло. Профессор из ГКНТ оказался прав – надо было торопиться. Но деньги он выделил, а мы их употребили с толком, и через год участок жидкой штамповки заработал на полную мощность. Было освоено производство около 30 наименований стальных заготовок рациональной формы, приближенной к готовым деталям по размерам, и отличного качества.
Что еще было примечательным – производительность труда на участке. Выработка литья по отсталой технологии, существовавшей в нашем сталелитейном цехе, составляла на одного работающего около 15 тонн за год. Этот же показатель на специализированных литейных предприятиях станкостроительной промышленности Союза составлял 60-80 тонн, а на нашем экспериментальном участке мы достигли выработки примерно 200 тонн на одного работающего в год. Правда, это случилось лишь однажды, при выполнении задания обкома партии по срочному изготовлению шкивов для сельского хозяйства. Итоги напряженной работы за полтора месяца в пересчете на год дали именно такой неправдоподобно рекордный показатель.
Жидкая штамповка «прижилась» на заводе, и мы сделали для себя вывод, что процесс является незаменимым в мелкосерийном производстве для изготовления стальных деталей сложной формы развесом до 50 килограммов.
Мы не делали никаких секретов из своего «открытия», демонстрировали на областных и отраслевых выставках, проводили семинары, подробно знакомили специалистов других предприятий со всеми тонкостями производства.
В самом начале функционирования участка в «Правде» появилась довольно большая заметка «В Воронеже прессуют сталь». Интерес проявили всего два предприятия: одно наше, из оборонной промышленности, другое - японская сталелитейная фирма. Оборонщики приехали, все сфотографировали, изучили и молча уехали. Потом, как рассказывал начальник участка Василий Пантелеевич Сидорма, энтузиаст жидкой штамповки, они ему позвонили, уточнили что-то, сообщили о твердом намерении внедрить процесс, но в дальнейшем никаких известий не поступало.
А японской фирме было отказано: им мы сообщили, что процесс еще не отлажен, и его демонстрация будет преждевременной. А если честно, мне не хотелось возиться. В то время Воронеж был на особом положении при посещении иностранными делегациями: требовалось составлять подробную программу пребывания, организовывать ее культурную часть, обеспечивать постоянное сопровождение делегации с момента прибытия до самого отъезда и выполнять массу других хлопотных дел. Короче - отказали, отложили «на потом», а после никто об этом и не вспомнил.