Мстислав Великий

Романова Галина Львовна

За первым боем последовал второй, третий. Растянувшись по степи, русские брали вежу [23] за вежей. Небольшие орды, встававшие на пути, не выдерживали натиска и гибли одна за другой. Не останавливаясь, полки дошли до Дона, по льду переправились на тот берег и двинулись дальше. Только широкая полноводная Волга, вставшая на пути русских дружин, остановила полный разгром половцев. Кое-кто из князей предлагал переправляться и идти дальше, но за Волгой лежала незнакомая земля. В тамошние степи ещё никто из русских по своей воле

не ходил. Именно оттуда в прежние годы накатывались сперва былинные обры, потом хазары, печенеги и торки, а вслед им половцы. Неизвестно, какие ещё народы таятся на том берегу. Да и зима подходила к концу, а наполненный добычей обоз еле двигался. И Мстислав повернул назад.

23

Вежа (др.-русск.) — шатёр или кибитка.

Вернулись в разгар весны, уже в Посемье бросив бесполезные сани и меся грязь. Князья, пришедшие из Турова, Клёцка, Городца и Смоленска, ворочались по домам в распутицу. Отправился было и Изяслав, но Мстислав удержал сына.

— Не спеши, — сказал он. — Ты мне нужен. Я ещё не покончил всех дел с полоцкими князьями.

Изяслав согласно кивнул. Он сидел в Минске под боком у мятежных князей и лучше кого бы то ни было ведал, что творится в тех местах.

— Пойдёшь позже. В подмогу дам тебе киевские полки. Передашь Давиду и родичам его, всем кривским князьям — Ростиславу со Святославом, и Рогволодовичам, и Василию Борисычу, что желаю видеть их в Киеве немедля! А почто зову — то тебе знать не велено.

Сын не пытался выспросить отца.

— И Брячислава Давидича тоже? — забеспокоился он только о девере.

— Его особливо. И скажи, пущай за жизнь свою не тревожатся. Я не Святополк Изяславич, чтоб казнить и слепить братьев своих, — отрезал Мстислав, но лицо у него было в тот час таким, что Изяслав порадовался, что не о нём думы отца.

Толком не передохнув после выхода в Степь, Киевщина снова забурлила. Будучи по примеру отца рачительным хозяином, Мстислав отправил большую часть смердов по домам, пахать и сеять, но все дружины оставил при себе. Да и мастеровых из ополчения тоже не спешил распускать по домам, благо половецкого добра захватили столько, что можно было прокормить и втрое большее войско. Выжидая благоприятного часа, киевский князь стягивал к полоцким землям полки из Владимира-Волынского и с Погорины.

Агаша Завидична, всю зиму спавшая вполглаза и денно и нощно молившаяся за Мстислава, в дни, оставшиеся до новой войны, ходила сама не своя. С боярынями сделалась молчалива и слезлива, не радовала даже маленькая дочка. Агаша рассеянно слушала лепет годовалой Фросеньки. И только ночами княгиня оживала и страстно прижималась к мужу.

— Мстиша, Мстиша, — шептала она, как заклинание, поглаживая его полуседые волосы.

— Ну что тебе?

— Поберёг бы себя, Мстиша. Ну на что тебе новый поход? Ведь супротив своих идёшь!

— Полочане себя врагами Руси выказали! Мне верно донесли, что они вошли в союз с Боняком. А с ним их свёл черниговский князь.

— Всеволод? Рогнедин муж?

— Дай срок, и с ним разберусь! Приструню! Коль не

будет в моей воле ходить, отниму Чернигов и ворочу его Ярославу Святославичу! Вот помяни моё слово, Агаша! Только ворочусь из Полоцка — сразу и прогоню Ольжича! Кто мне поперёк слово скажет? Кто — великий князь?

— Ты, Мстиша, ты, — шептала Агаша и тянулась обнять мужа. — Только побереги себя в бою!

После родов она стала горяча и ласкова, и Мстислав отзывался на ласки жены...

Несколько дней спустя, когда подсохли дороги и смерды почти везде отсеяли и отпахали, киевские полки выступили в поход. В подмогу им выступил Смоленск, отрезая Полоцк от Чернигова. Дружинников вели в бой Изяслав Мстиславич со стрыем Вячеславом Владимировичем и Ростислав Мстиславич. Сам великий князь остался в Киеве. Не из-за того, что Агаша просила не ходить, и не из-за того, что накинулась хворь, поймавшая князя ещё в Половецкой Степи — просто был уверен, что полочане дрогнут и сами придут на поклон.

4

Так и случилось. Рати с трёх сторон — от Киева, Владимира-Волынского и Смоленска — наступали, разоряя сёла и беря приступом один за другим небольшие городки. Насытившись у половцев, кияне и смольяне придирчиво рылись в добре, зато тащили оставленное до новины жито и волокли домашнюю утварь. Только бояре, которым всё было мало, гнали парубков и девок, мастеровых и селян, добро и скотину. Не участвовавшие в половецком выходе владимирцы в иных деревнях не оставляли даже горшков и тряпья.

Земля застонала. Два года назад уже разорялись окрестности Изяславля и Борисова, Рогожска и Друцка. Многие сёла до сих пор не оправились от тех набегов, и вот новая напасть. А бояре и князья, грабя город за городом, повторяли одно и то же:

— Мы не против Кривской земли — мы против ваших князей воюем. Из-за их измены вы терпите такую беду! Они крамолу куют, а вы страдаете!

Снова в Полоцке ударило вечевое било. Испуганные, уставшие от войн и разорений люди сразу пришли к единому решению.

В терем князя Давида долетали крики и шум толпы. Гостивший в те дни у отца Брячислав прислушивался к голосам.

— Кажись, сюда идут, — неуверенно протянул он.

Давид Всеславьич подошёл к оконцам, выходившим на теремные ворота. Оба князя находились на верху терема и могли видеть толпу, которая с криками придвигалась к воротам. Дружина спешно разбегалась, вставая вдоль стен для защиты князя.

Отец и сын внимательно, затаив дыхание, следили, как на двор ступило трое бояр, предводительствуемые полоцким тысяцким Никифором. Стуча посохами, послы ввалились в горницу и поклонились князьям.

— Давид Всеславьич, — пробасил Никифор, — зовёт тебя Полоцк. Выйди к люду, покажись.

— От меня ли ждут решения? Иль уже решили всё? — Давид Всеславьич не тронулся с места.

— Княже, — Никифор шумно вздохнул, — полочане страшатся Мстиславова разорения. Решено было повестить тебе, дабы шёл ты в Киев на поклон к Мстиславу Мономашичу с домом своим и родом.

— Глаголят люди, что из-за вас, князей, терпит Кривская земля эти обиды, — добавил один из послов. — Урядились бы вы промеж собой, так и нам бы лучше жилось.