Мучимые ересями
Шрифт:
Блистательная толпа викариев, сидевших в роскошных удобных креслах, расставленных в зале, вполне соответствовала огромной комнате, в которой они собрались. Мерцали и вспыхивали ювелирные украшения, переливалось золотое шитьё, сверкали драгоценными камнями шапки священников. Воздух в комнате циркулировал плавно, беззвучно, нагретый точно до нужной температуры мистическими чудесами Храма, несмотря на снег, падающий снаружи пристройки Храма, в которой находилась эта сокровищница зала собраний. Идеальное, мягко сияющее освещение лилось с высокого потолка комнаты, освещая каждую деталь бесценных произведений искусства и роскошной одежды. Длинный буфетный стол с деликатесами тянулся вдоль короткого конца залы (хотя «короткий» в такой огромной комнате было чисто относительным термином), а слуги ходили вокруг с бутылками вина,
Несмотря на комфорт и великолепие, подчёркивающие величие и мощь Божьей Церкви, в атмосфере зала витало странное хрупкое напряжение. Голоса были понижены, в некоторых случаях почти до шёпота, а некоторые бокалы требовали более частого пополнения, чем обычно.
Замсин Трайнейр сидел в своём собственном кресле, предназначенном для Канцлера Совета Викариев, расположенном справа от пока пустующего, приподнятого трона Великого Викария. Кресло Жаспера Клинтана стояло по другую сторону от трона. Каждый из них непринуждённо болтал с членами своего аппарата, время от времени отпуская небольшие шуточки, демонстрируя свою спокойную уверенность, но после того, как они обменялись одним улыбающимся кивком приветствия, они оба взяли за правило не разговаривать друг с другом с тех пор, как заняли свои места.
Слухи об их недавних… разногласиях просочились по всей иерархии Храма. Никто точно не знал, о чём шла речь, хотя очень многие подозревали, что это было как-то связано с гремучими новостями из Фирейда. Во всяком случае, совершенно беспрецедентные выводы Фирейдского Трибунала, безусловно, свидетельствовали о том, что так оно и было. Даже самые искушённые Храмовые посвящённые были поражены выводами Трибунала, а епитимья, назначенная Клинтану Канцлером, говорившим от имени Великого Викария, была столь же неслыханной.
Клинтан принял свою епитимью со всеми внешними признаками смирения, уничижая перед главным алтарём, возглавляя поминальные мессы по невинным, которые были убиты вместе с очевидными еретиками в Фирейде. Он даже отслужил свою пятидневку служения, работая на Храмовых кухнях, чтобы накормить своих куда более скромных собратьев, подавая тарелки двумя своими хорошо ухоженными руками.
Однако какую бы скромность он не решил демонстрировать, никто ни на секунду не поверил, что он наслаждался этим жизненным опытом, и ходили упорные слухи, что он считал Трайнейра лично ответственным за своё унижение. Нечего и говорить, что ни Трайнейр, ни Клинтан ничего подобного не подтвердили. На самом деле, они оба приложили немало усилий, чтобы доказать, что, чем бы ни была вызвана их конфронтация, она привела — в худшем случае — к временному разрыву между ними. Конечно, кое-кто из Храмовых посвящённых мог бы заподозрить, что их очевидное восстановление дружеских отношений — всего лишь маска, маскировка, чтобы не позволить их многочисленным врагам в Совете Викариев почуять запах крови. Демонстрация ровно нужной степени дружелюбия и сотрудничества, чтобы предупредить любого потенциального врага, что попытка использовать любое разделение в рядах «Группы Четырёх» может быть… неблагоразумной, была деликатной задачей, а уж сегодня — как никогда. Слишком большое или слишком экспрессивное проявление дружбы могло бы передать неверное сообщение так же верно, как и слишком холодное и формальное отношение. Особенно сегодня. В конце концов, ни одному из них не было нужно, чтобы кому-то показалось, что в последнюю минуту у него случился какого-то нервный срыв.
«Театр», — подумал Трайнейр. — «Это всё — театр. Интересно, есть ли в этом зале хоть один человек, который не смог бы зарабатывать себе на жизнь на сцене, если бы не был рождён для того, чтобы возвыситься до носящих оранжевое?»
Были и другие различия между Кафедральным Посланием этого года и Посланиями прошлых лет. Обычно за сидящими викариями стояла толпа младших архиепископов и старших епископов. В теории, члены этой толпы должны были быть выбраны случайным образом, что отражало бы всеобщее равенство членов священства. На самом деле, конечно, приглашения на Кафедральное Послание были тщательно продуманными знаками власти для викариев и престижа и влияния среди получателей. В этом году, однако, не было ни одного епископа, ни одного приглашённого мирянина. Даже некоторые из самых младших архиепископов были исключены, а старшие архиепископы были практически
«Может быть, всё-таки это и не театр, в конце концов», — подумал Трайнейр более мрачно. — «Во всяком случае, не в этом году».
Внезапно раздался одиночный музыкальный перезвон, и приглушенные разговоры резко стихли. Это тоже было необычно. Обычно, как минимум некоторые из этих посторонних разговорчиков продолжались бы даже во время Послания. Ведь каждый викарий, скорее всего, уже получил бы свою копию текста. Некоторые из них, возможно, ещё не удосужились бы прочесть её, но она уже ждала бы их в их кабинетах, когда они доберутся до них. Кроме того, все уже знали бы, что в нём говорится, даже если они ещё не получили копию.
Однако сегодня всё было по-другому. Никто ещё не видел текста Послания этого года — по крайней мере никто, кроме Великого Викария, Трайнейра, трёх других членов «Группы Четырёх» и самых доверенных помощников канцлера. И слухи о его вероятном содержании бурлили по рядам викариата подобно весенней стремнине на реке, так как одно сообщение за другим подчёркивало вызов, брошенный Королевством Черис прямо в зубы самой Церкви.
Весть о свадьбе Кайлеба Черисийского и Шарлиен Чизхольмской достигла Храма всего три пятидневки назад, сразу вслед за известием о том, что произошло в Фирейде, и эти новости потрясли викариат до глубины души. Тот факт, что известиям о браке и создании новой «Черисийской Империи» понадобилось так много времени, чтобы дойти до Зиона, даже с учётом зимней погоды, был лишь ещё одним признаком угрозы власти Церкви. Цепочки курьеров Храма, которые обычно должны были пронести эту новость через Котёл к семафорным станциям, были разорваны впервые за всю историю Сэйфхолда. А послания от епископов и старших священников, переписка которых должна была бы оповестить об этом событии и проанализировать его, никогда не были написаны, потому что люди, которые сейчас занимали эти должности, были преданы не Зиону и Храму, а Кайлебу и Шарлиен.
Это было бы достаточно отрезвляюще. Осознание того, что Чизхольм добровольно присоединился к Черис в её противостоянии Матери-Церкви, сместилось от отрезвляющего к пугающему, а казнь шестнадцати рукоположенных священников, во многих отношениях, сделало этот испуг ещё сильнее. Даже те, кто спокойно придерживался мнения, что причиной черисийского кризиса послужило деспотичное неумелое управление «Группы Четырёх», оказались перед лицом возникновения совершенно новой империи, которая со временем, неизбежно должна была занять своё место среди великих королевств и государств Сэйфхолда. Империи, выросшей не на простом завоевании или династическом браке, но на общем фундаменте своего неповиновения власти Церкви — неповиновения, которое она с жестокой окончательностью подчеркнула в Фирейде. И которая уже присоединила к своим территориям княжество Изумруд и наверняка двинется на Лигу Корисанда в течение пятидневок или месяцев, если уже не сделала этого.
Два года назад ни один член Совета Викариев не мог даже представить себе мир, в котором существовал бы такой политический и религиозный гротеск. Теперь все они оказались лицом к лицу с отвратительным призраком раскола, который не только не был сокрушён, но и активно разрастался, неуклонно распространяясь от первоначального источника разложения в Теллесберге.
В мире, в котором рухнуло столь много уверенности, ежегодное послание Великого Викария приобрело огромную важность, и все глаза и головы быстро повернулись к трону Великого Викария, так как одиночный звоночек колокольчика возвестил о его прибытии.
Как того требовали древнейшие традиции Церкви, Великий Викарий Эрик XVII, светский и временный глава Церкви Господа Ожидающего, именем Бога и архангела Лангхорна пастырь всея Сэйфхолда, вошёл в Зал Большого Совета один и без сопровождения. В этой комнате, в этот день, он официально был всего лишь ещё одним викарием, пришедшим доложить своим братьям-викариям о состоянии дел Божьей Церкви во всём Сэйфхолде. Однако если характер его появления и провозглашал его равенство, то сверкающая на его голове корона и великолепные парадные одежды (которые с их весом жемчуга, драгоценных камней и тонкой вышивки весили больше, чем большинство доспехов), провозглашали совсем другое послание. Они подчёркивали абсолютную власть, которая находилась в руках владыки церкви, которая была владычицей всего мира.