Муля, не нервируй… Книга 2
Шрифт:
— Так она что, и венчаться будет? — ахнула Лиля, и все зашушукались, дальше я расслышать не смог.
Ну и не надо. Я и сам знаю, что будут.
Давеча меня переловил Печкин, когда я выходил вечером из ванной, и прицепился с секретным разговором.
— Муля, — тихо и многозначительно сказал он, — нужно мне у тебя совета испросить…
— Спрашивайте, — вздохнул я (честно говоря, чертовски хотелось спать, а разводить все эти «важные» разговоры было лень).
— Конфиденциально, — тщательно, по слогам выговорил сложное слово Печкин.
— Ну, ладно, пойдёмте тогда
Печкин при Варваре расцвёл и изменился. Ранее никудышная («сорная») бородка была теперь тщательно подстрижена и уложена волосок к волоску. Костюм на нём неизменно отглажен, рубашка накрахмалена и отутюжена до скрипа. А ещё Варвара пылко полюбила, как оказалось, галстуки. И теперь Пётр Кузьмич щеголял в галстуках даже дома. Более того, Варвара собственноручно несколько галстуков ему даже вышила. Крестиком и гладью (так объяснила мне ехидная Белла).
— Моя баба совсем сдурела, — ласково улыбаясь, словно сытый кот, с довольным видом сообщил мне Печкин. — Ишь чё удумала. На старости лет венчаться хочет. Говорит, мол, где это видано, чтобы не венчаными жить. Уйдём скоро на тот свет, так и не найдём друг друга. И прямо так упёрлась…
Дальше он сбился с мысли и сердито замолчал.
— А вы что? — помог ему сконцентрироваться я.
— А я что! — посмотрел печальными глазами на меня Печкин, — так-то она права, Муля. Боженька должен небесным таинством брак освятить. Тем более ни она, ни я в браке не были…
— А как же её дети? — удивился я.
— Прижила. По молодости, — отмахнулся, словно от малосущественного, Печкин. — Время такое было…
Он замолчал и пригорюнился. Возможно, вспоминал своих детей. Интересно, а у него есть дети?
Но расспрашивать я не стал.
Тем временем Печкин потосковал, потосковал и продолжил «секретный разговор» дальше:
— И вот поддался я её уговорам, Муля. Слово мужское дал. А потом поутру… — он осёкся, сконфузился и покраснел, но потом взял себя в руки и закончил, наконец-то, мысль, — а потом на свежую голову подумал я и понял, что погорячился. За такие дела можно же и партбилет на стол положить, если узнают. Но слово же я бабе дал. А ведь никак нельзя нарушать слово, особенно мужское. И вот как мне теперь быть, Муля?
Мда, ситуация патовая.
Я посидел, подумал и сказал:
— Вот вы сейчас поженитесь, а потом что?
— Как что? — удивился моей неосведомлённости Печкин, — жать да поживать будем. Да добра наживать. Как обычно все люди делают…
— Да нет же! — покачал головой я, — я не о том. Вот отгуляете вы свадьбу. А на следующий день что?
— Как что? — степенно огладил бороду Печкин, — на следующий день похмеляться будем. Всё, как положено. Чтобы перед людьми, значит, стыдно не было.
— А потом? — я уже начал терять терпение.
— А потом как обычно жить будем, — развёл руками Печкин, — как все люди живут.
— В общем так, — я уже понял, что с ним каши не сваришь, люди в эти времена были простые, а развлечения незамысловатые. — Слушайте меня сюда, Пётр Кузьмич. Вы сейчас в каких постановках играете?
— В театре? — почесал
— Да. В театре.
— В «Аленьком цветочке» и в «Скоморохе Памфалоне» — ответил он и пояснил, — в «Аленьком цветочке» я Лешего играю, а в «Скоморохе Памфалоне» пою куплеты скоморохов и кликушествую.
— Понятно, — кивнул я и спросил, — а если что, вас заменить есть кем?
— Зачем же меня заменять? — испуганно возмутился Печкин. — Я и сам вполне хорошо справляюсь. Я ещё ого-го! Им всем покажу, как куплеты петь надобно!
— Ну, а если бы вам, к примеру, уехать куда надо было?
— Аааа… если так, — понял, наконец, недогадливый Печкин, — конечно есть. Вася Дудкин вон может. Он, правда молодой для этих ролей, но его там дедом старым накрасят, бороду из пакли прицепят и нормально, сойдёт. Издалека, из зрительного зала, и не видно, старик это или молодой.
— Вот и отлично, — облегчённо вздохнул я, — значит, даю совет. Поступите так: возьмите неделю или две, я не знаю, сколько вам могут дать, отпуска. И езжайте с Варварой в свадебное путешествие.
— А как это? — удивился Печкин, — и зачем? Небось и дорого?
— Ну вы же в Костромской области дом хотели?
— Хотел, — запечалился Печкин, — и дом хотел, и огородик, чтобы был, и козу завести. Я бы её Эсмеральдой назвал, в честь любимой роли нашей театральной примы, Инги Аскольдовны. Ох и вредная женщина, но поёт хорошо, громко…
— Ну вот, значит, поедите вы в Костромскую область дом смотреть. Переночевать есть где?
— Ну в доме же… — захлопал глазами Печкин, но потом спохватился, — хотя он заколочен с тех пор, как родители умерли. А вот у сестры можно. Она у меня вдовая и сама живёт. Дети-то разъехались. Она нам ой как рада будет. Пять лет, считай, и не виделись.
— Ну, вот и прекрасно, — подытожил я, — значит, поживёте недельку у сестры, увидитесь, с женой её познакомите, на могилу родителей все вместе сходите, дом посмотреть тоже ведь надо, может, ремонт там нужен или ещё что. А в процессе свадебного путешествия там где-нибудь и обвенчаетесь. Я уверен, ваша сестра поможет организовать, чтобы торжественно и красиво было. И главное — тихо и незаметно. А здесь, на работе, никто и не узнает. Вы, главное, не забудьте договориться со священником, чтобы в церковную книгу вас не вносил.
— И то правда! — радостно всплеснул руками Печкин. — Вот ты голова, Муля! Вот спасибо! Как хорошо всё измыслил. Пойду свою бабу обрадую. А то она уже сама забоялась. Жалко ей моего партбилета, понимаешь ли. И теперь мне плешь проедает, что не надо венчаться. А я же слово ей дал, мужское. Понимаешь?
Я всё понимал.
И вот в разгар всех этих предсвадебных хлопот произошло событие, которое несколько омрачило весь ход истории: слегла Фаина Георгиевна.
Сперва все решили, что обычное дело, приболела. Ну, знаете, как это бывает — насморк там, чихание, кашель. Думали пару дней пройдёт, и она выздоровеет. Белла с Музой по очереди бегали к ней проведывать (больше она никого пускать не велела), носили ей куриный супчик, собственноручно сваренный невестой Ложкиной или моей Дусей.