Муля, не нервируй… Книга 2
Шрифт:
— Бубнов Иммануил Модестович, — подчёркнуто выразительно прочитал он, и моё не очень пролетарское имя ему явно не понравилось, потому что он неприязненно уточнил, — из семитов, что ли?
— Из русских, — ответил я, — выходцы из чухонских крестьян мы (на самом деле я точно не знал, но импровизировал).
— Ну-ну, — неприязненно сказал старший милиционер Смирнов, но паспорт вернул.
— Так что натворил Софрон? — спросил я под умоляющим взглядом Музы.
— А вы, собственно говоря, кем Присыпкину приходитесь? — раздражённо полюбопытствовал участковый. — И что вы делали
— Был в театре, — ответил я, — по служебной надобности. Как представитель Комитета по делам искусств СССР.
— Ясно, — помрачнел старший милиционер Смирнов, видя, что докопаться ко мне не получится.
— Они говорят, что Софрон занимался разбойным нападением! — запричитала Муза, размазывая слёзы, — он не мог! Он хороший человек! Не мог он!
— Разберёмся, — процедил старший милиционер Смирнов, что-то отмечая в своей папочке.
— Софрон напал на кого-то с ножом, — шепнула мне Белла и испуганно покачала головой.
Участковый ещё опросил остальных соседей, сходил посмотрел вещи Софрона в комнате, что-то еще выяснял, а я стоял на кухне, курил в форточку и малодушно радовался, что раздражающий фактор автоматически выбывает из игры. То, что его заберут и посадят годика на два-три, это как минимум. Тем более он рецидивист. Так что снисхождения ему не видать. А исчезнет Софрон — Зайке тоже тут делать будет нечего. А если не уйдёт по-хорошему, то мы быстренько с нею разберёмся. Получается, сейчас Муза остаётся одна. Чистый холст. И можно легко внедрять для неё мою «программу успеха».
Скажу честно, с Музой я начал не совсем правильно. Я сосредоточился на негативном факторе — на её непутёвом брате. А саму Музу я ещё даже не рассматривал как объект для изменений. Теперь же нужно посмотреть, что мы имеем в точке «А». А имеем мы затюканную немолодую женщину, сильно уставшую от жизни, которая живёт в вечном стрессе, недоедает, испытывает по отношению к себе хамское поведение брата и его сожительницы и пренебрежительное (опять же из-за брата) — от соседей. Она когда-то была балериной, жила искусством и ради искусства. Но век балерины недолог, и, когда она «вышла на пенсию», найти себя в обычной жизни не смогла. Сейчас подрабатывает то в гардеробе, то помощником костюмера, то ещё где-то. То есть самая низкооплачиваемая работа, к которой относятся довольно пренебрежительно. И после воздушных пируэтов и аплодисментов зрителей такое существование — вдвойне тяжело. И получается, что у Музы нет комфорта и спокойствия ни на работе, ни дома. Вот такая у неё «точка А». Она даже не нулевая, как было в случае с той же Ложкиной, а с огромным минусом. А какая у неё должна быть «точка Б»? А вот здесь, куда не глянь — можно притянуть всё, что угодно. Но, на мой взгляд, главные для Музы два критерия — это её востребованность и любовь. Причём я не имею в виду любовь мужчины. Любая любовь. Но главное — её любовь. Вот отсюда и будем отталкиваться.
Когда старший милиционер Смирнов ушёл, Муза заперлась в комнате и плакала. Все понимали и с сочувствием не лезли. Белла было сунулась предложить стакан сладкого чаю, стучала, стучала, звала, но Муза ей даже не ответила.
Ладно,
Я докурил, затушил окурок и вышел в коридор. Там, на новенькой деревянной лошадке, катался Колька. При виде меня он просиял и хвастливо сообщил:
— Дядя Муля, смотри, а у меня есть лошадка!
— Где взял? — деловито спросил я и добавил грустным завистливым голосом. — Я тоже такую хочу.
— Дядя Жасминов подарил! — захлёбываясь от восторга, сообщил Колька и сказал громким счастливым шёпотом, — а баба Полька побила дядю Жасминова. Папиным сапогом.
— Зачем? — удивился я.
— Так он папку спаивает, — рассудительно сказал Колька и дёрнул лошадку за деревянную гриву, — уже второй день. Сидят в чулане и водку пьют. И песню про коня поют. Папа тихонько, а дядя Жасминов громко. Бабка Полька сильно ругается. Не любит она эту песню. А я считаю, всё правильно, раз подарил мне лошадку, значит пусть поёт про коня.
Я согласно покачал головой и пошел к себе в комнату.
Там я с жадностью посмотрел в сторону недочитанного томика с приключениями Эдмона Дантеса и уже предвкушал уютный вечер с интересной историей. Но не успел причитать даже один абзац, как в дверь постучали.
Нужно срочно выяснить, кто открывает дверь, когда звонят Муле (четыре раза). Я оборву этому энтузиасту уши!
Я поплёлся открывать дверь. Стопроцентно кто-то из соседей с личными проблемами и в поисках совета. Может быть даже Лиля.
Но нет. Я ошибся. И на пороге комнаты мне улыбались (несколько натянуто, но всё же)… родители Мули (!).
Так что Герасим был абсолютно прав — Мулина мать долго не выдержала и вернулась (надо будет ему ещё какую-то коробку с деталями за проницательность подарить).
— Муля! Ты почему к нам не приходишь?! — воскликнула Надежда Петровна жизнерадостным голосом, словно и не ссорилась со мною (ох уж эти женщины!).
— Здравствуй, сын, — чопорно поздоровался со мной Адияков.
Я натянул на лицо причитающуюся к данному случаю радушную улыбку, поздоровался в ответ и посторонился.
— А где ковры? — растерянно спросила Надежда Петровна, оглядывая голые стены, и всплеснула руками.
— Я одолжил соседям, — признался я.
— Каким ещё соседям? — глаза у Надежды Петровны стали как блюдца. — Зачем?
— Ложкиной и Печкину, — ответил я на заданный вопрос, — у них свадьба.
— С ума сойти! Паша! Скажи ему! — Надежда Петровна, казалось, вот-вот заплачет, — как так можно?
Я не стал говорить, что вообще планировал подарить один из ковров им. А то у Мулиной маменьки вообще случился бы обморок.
Вместо этого я сказал:
— Чаю хотите?
Надежда Петровна и Павел Григорьевич переглянулись, и Мулина маменька кивнула:
— Спасибо. Не откажемся.
Я пошел разогревать примус.
Пока вода грелась, Надежда Петровна меня воспитывала:
— Муля, ты почему к нам не заходишь?
Я виновато развёл руками:
— Работы много.
— А Дуся говорила, что к Бубнову ты уже три раза заходил!
— А Дуся не говорила с какой целью? — рассердился я (ох и задам я этой Дусе за длинный язык).