Муля, не нервируй… Книга 2
Шрифт:
— С какой же? — недовольно прищурилась Наденька.
Я не ответил, пошел заваривать чай, так как как раз вскипела вода.
— Ты разве не помнишь, что я с отчимом поругался? — спросил я, разливая чай в чашки, — из-за тебя, между прочим… И ушел я из дома в одном-единственном костюме. А потом, когда мы помирились, я решил забрать остальную одежду.
— Я это знаю! — воскликнула Наденька, — а ещё два раза?!
Я посмотрел на Надежду Петровну скептически и сказал:
— А зачем ты тогда, маменька, помирила меня с отчимом?
— Его та девица поддерживает! — фыркнула Надежда Петровна и прицепилась с расспросами, — я слышала, её кислотой облили, да?
Я кивнул.
— Порядочную девушку никто кислотой обливать не будет! — заявила Надежда Петровна с таким апломбом, что Павел Григорьевич, который всё это время сидел и молча пил чай, не выдержал и с упрёком сказал:
— Надюша…
— Что Надюша?! — сварливо возмутилась она, а затем опять не выдержала и развернулась ко мне, — так что, Муля, свадьба у них отменяется, да? А я считаю и правильно! Не будет же профессор Бубнов содержать супругу с изуродованным лицом! Пусть она даже несовершеннолетняя!
— Мама, — тихо сказал я, — во-первых, свадьба будет. А во-вторых, там только немного на плечо попало. Прикроет одеждой и нормально будет. И Маше двадцать девять лет. Я тебе уже говорил об этом…
— Так ты что, пойдёшь туда… на эту свадьбу? — взвилась Надежда Петровна.
— Я же тебе уже сказал, да, пойду, — ответил я непреклонным голосом.
Надежда Петровна демонстративно схватилась за сердце и сказала умирающим голосом:
— Павлик…
Павел Григорьевич посмотрел на меня строгим родительским взглядом и сказал:
— Муля, мы тут с матерью подумали и решили…
От этого вступления я слегка напрягся, но решил послушать до конца. И Адияков меня не разочаровал. Точнее он меня капитально шокировал:
— Муля, я в твоём воспитании в силу определённых и не зависящих от меня причин участия не принимал, — начал издалека Павел Григорьевич, явно заготовленный из дома текст, но чуть сбился, однако потом-таки закончил правильно, — поэтому мы с твоей мамой подумали и решили…
Он сделал глубокую МХАТовскую паузу и посмотрел на меня.
Но я в такие игры тоже умею. Поэтому я изобразил абсолютно равнодушный вид и спросил елейным голосом гостеприимного хозяина:
— Ещё чаю?
Павел Григорьевич помрачнел и закончил несколько скомкано, но, честно говоря, я был в шоке. Потому что он сказал:
— Муля, мы с мамой решили, что ты поедешь в Цюрих.
— Ч-что? — я так обалдел, что чуть не пролил чай на белоснежную скатерть (Дуся бы меня точно убила).
— В Цюрих! — проворковала Надежда Петровна абсолютно довольным голосом и посмотрела на меня с триумфом.
Она сегодня была в нежно-голубом шерстяном платье, которое необычайно ей шло и для привлечения внимания постоянно теребила манжеты с рюшами.
— А как это возможно? — удивился я, намекая
— Ты забываешь, Муля, что мы с тобой — Шушины! — горделиво сказала Надежда Петровна.
Если честно, то никакой связи я особо не видел. С таким же успехом мы могли бы быть Ивановы или Бердымухамедовы. И что с того?
— И что? — осторожно спросил я.
— А то, что твоя тётя Лиза работает в Цюрихском университете, — сказала Надежда Петровна.
— Я это знаю, но какая связь в моей поездке в Цюрих и тётей Лизой? — так и не понял я, — если бы я был тоже химиком…
— Она физик! — перебила меня Надежда Петровна.
— Один чёрт, — сказал я, и Мулина мама возмутилась:
— Муля, не выражайся!
— И как я могу попасть за границу?
— А это уж позволь провернуть мне, — тихо сказал Адияков. — От тебя требуется только согласие. И мы сразу приступим к оформлению документов.
— А когда ехать? — спросил я.
— В ближайшее время, примерно через два месяца. — ответил Павел Григорьевич, а я завис.
Получилось только выдавить:
— Можно я подумаю?
Надежда Петровна и Павел Григорьевич с недоумением переглянулись, они не понимали, что тут можно думать. Но потом Адияков нехотя сказал:
— Подумай, Муля. Пару дней у тебя есть. Ты сам знаешь, что все эти разрешения получить не так-то и просто.
Я всё понимал.
Когда Мулины родители ушли, я остался сидеть и изумлённо смотреть в чашки с недопитым чаем. Это они откупиться от Мули хотят, что ли? Или так их заело, что я к Модесту хожу? Или действительно от любви к сыну?
Как бы то ни было, но теперь передо мной замаячила перспектива личной яхты и круизов по Адриатике…
Это дело нужно было обдумать. Хотя что тут думать? Я схватил сигареты и устремился на кухню, пальцы подрагивали от нетерпения.
И там столкнулся с Фаиной Георгиевной, которая тоже курила у форточки.
— О! Муля! — сказала она, — ну что там Глориозов?
— Получилось уговорить его взять вас на роль Сосипатры Семёновны, — сказал я будничным голосом, так как ещё не отошёл от визита Мулиных родителей и не отрефлексировал такую новость.
— Ну вот, я же говорила, что я великая актриса и Глориозов ухватится за меня руками и ногами! — самодовольно сказала она и с наслаждением затянулась, — это по пьесе Островского «Красавец мужчина»?
А я вспылил и, возможно, ответил чуть резче, чем следовало:
— Ну, учитывая, что за это я теперь должен выбить Глориозову финансирование на ремонт зрительного зала, гримёрок и гардероба, то да, исключительно за ваш талант!
Фаина Георгиевна аж закашлялась от дыма.
— Муля! Ты так меня угробишь! — прокашлявшись, возмущённо сказала она, и язвительно добавила, — считай, что тебе сильно повезло! Если бы я не была такой великой актрисой, то ремонтом зрительного зала и вешалок ты бы не отделался! Пришлось бы строить ещё один театр рядом!